Кондитер Ивана Грозного - Павел Смолин

- Странный ты человек, Гелий, - сказал келарь совсем не то, что я ожидал. – Спину гнуть не привык, говоришь странно, да складно. Но оно и понятно – отец твой, царствие ему небесное, - перекрестились. – Уважаемым человеком был.

- Иного к Государю бы не послали, - кивнул я.

- А ты не больно-то по нему и горюешь, - заметил келарь.

- Горе мое велико, батюшка келарь, да только моё оно, другим без надобности. Когда разбойники всех, кого я любил у меня на глазах перерезали и меня вслед за ними на тот свет отправить попытались, я много понял об этом мире. Слабым быть нельзя.

- Нельзя, - задумчиво посмотрел на меня Николай. – Ладно, - хлопнул по столу ладонью. – Странный – не странный, а дело делать нужно. Стало быть, денег за советы свои просишь?

- Не за советы, а за конкретные, работающие способы улучшения организации труда на кухне, - поправил я. – И не «денег», а возможности крепко встать на ноги. Нужно смотреть правде в глаза: без отца на Государеву кухню меня не возьмут, а работать поваром даже при очень уважаемом боярине я не хочу. Буду честен, батюшка-келарь: мне сейчас, как и в прошлые дни, очень страшно. Впереди – неизвестность, позади… - я вздохнул. – Проделать такой долгий путь, чтобы потерять все и вернуться назад? – развел руками. – Господь ничего не делает просто так, для каждого у него есть план. Ежели ему было угодно лишить меня отца здесь, в далекой Руси, - указал пальцем в дощатый пол. – Значит я не могу просто развернуться и уйти обратно. Я чувствую, что должен что-то сделать. Здесь, в чужой для меня стране.

А вот это уже не ложь – реально так себя чувствую, и страна, даром что кажется до боли знакомой невзирая на технологическую отсталость, все-таки чужая.

Батюшка-келарь думал минут десять. За это время нас успела навестить прогнанная не так давно сорока, удостоившись от Николая классического «сгинь, нечисть», за окном, по двору, кто-то пронес что-то большое (по крикам «расступись» это понял), а потом раздалось довольно противное, очень такое «этническое», сопровождаемое треньканьем гуслей, стуком бубнов и свистом свирели:

- Ой, дид-ладо, ой, дид-ладо!

Веселей ступай, ковыляй нога!

- Опять скоморохов нелегкая принесла, - закатил глаза келарь и закрыл окно.

- А почему не прогнать? – спросил я, с интересом ловя текст доносящейся сквозь закрытое окно песни.

- Боярин толстый шел, надувался,

Со злости на народ ругался,

А на льду поскользнулся,

В лужу грязную скатился!

Да это же настоящая средневековая социальная сатира!

- А чего прогонять? – пожал плечами Николай, вернувшись на свой стул. – Греха в песнях да плясках нет, братии нравится, пущай погостят, все жить веселее.

Он закончил, и мы еще немного помолчали, послушав пение скоморохов. Не давил бы «вокалист» высокие ноты и не добавлял бы «фольклорного» звучания, было бы даже приятно. Музыка, кстати, неплохая – играть мужики умеют, и ноги немножко захотели в пляс.

- Давай так поступим, - приняв решение, сложил руки в замок Николай. – Поможешь с кухней, и я поговорю с Его Высокопреподобием о том, чтобы взять тебя в свои помощники. К постригу стремиться будешь?

- По-другому во славу Божию трудиться хочу, - покачал я головой.

- Так и думал, - не расстроился келарь. – Договор? – протянул руку.

Мутноваты условия, но я еще ничего особо и не сделал для того, чтобы мне предложили больше. Нормально – сейчас батюшка-келарь отведает перемен, похвастается ими игумену, и вот тогда, когда Его Высокопревосходительство мной заинтересуется, начнется настоящий торг.

- Договор, - пожал я мозолистую ладонь Николая.

Не чурается батюшка келарь ручного труда. Полагаю, его не чурается и сам игумен, несмотря на свое положение.

- Только есть один момент, - предупредил я.

- Забрать тебя могут, - понял, о чем я келарь. – Пока о том не думай – Государю нынче не до тебя, а дворяне твои с утра письмо получили, завтрашним утром разбойников гонять выступают. Ты им в этом деле без надобности, поэтому не удивляйся, когда они попросят тебя в нашем монастыре их возвращения или Государева человека дождаться: они о случившемся отписали. Может и вовсе о тебе Государь забудет. То простому человеку обидно может быть, но ты не серчай: Государь на Руси один, людишек вокруг него много, а ты и сам говоришь, мол, не чета отцу твоему, и кухни Государевой не достоин.

Ничего себе новости!

- Спасибо за вести, батюшка келарь, - благодарно поклонился я. – Все одно к одному идет.

- Одно к одному, - согласился Николай. – Ежели монастырю нашему пригодишься, значит и впрямь здесь твое место. Ну что, идем на кухню?

- Без надобности, батюшка келарь, - заявил я. – Ежели бересты да чернил не пожалеешь, прямо здесь начертить кое-чего могу. Понравится – начнем переделывать, нет… - пожал плечами. – Поделюсь другими кухонными хитростями. Но сначала я у тебя замок для сундука моего попросить хотел – послушники промеж себя говорили, будто вор в монастыре завелся.

- Тьфу, балаболы, - приложил подчиненных келарь. – Ты их не слушай, батюшка Филарет в годах великих, порою сам не помнит где он и как, бокал свой сам спрятать куда-то мог да забыть.

Изо всех сил замалчивать проблемы начальство любит уже в эти времена.

- Вам виднее, батюшка келарь, - заверил я Николая. – Да только с замком-то оно спокойнее. Даже ежели вора в монастыре нет, однажды у меня могут завестись враги. Я здесь – грек, иноземец, и ежели в моем сундуке найдут что-то чужое, боюсь, слушать меня да разбираться особо никто не станет.

Хмыкнув, Николай улыбнулся:

- И впрямь при уважаемом дворе рос. Будет тебе замок, будет и береста с чернилами, - протянул мне то и другое. – Пиши, а как закончишь, за замком тебя свожу, самый крепкий себе сам выберешь.

Вроде как аванс, а вроде как и нет. А береста-то какая-то царапанная, с неразборчивыми следами прежних букв. Соскоблили ненужное, видимо, и рачительно пустили в дело по второму кругу. Рационально, логично, и даже уважение внушает такое умение распоряжаться ресурсами, но вы бы, уважаемые древние русичи, о потомках подумали: даже пара слов на полуразложившемся от времени куске