Вороньи сказы. Книга первая - Юлия Деулина

– Пир идёт ещё, а я вот решил отдохнуть. Мне отец позволил любую невесту его взять силою, кроме тебя, вранова дочь, – Наведар головой качает. – Это от того, что Князь Вороний у него в гостях нынче. Жаль то, конечно. Думаю, хочешь ты со мною быть, да страшишься. Давай уж я тебе покажу, что не страшно это!

И Анисии в губы впивается как волк в добычу! Та обмякла вся, видно, что жизнь из неё уходит, а там и так жизни этой неполно было!

– Наведар, – говорю, а голос дрожит, нет уж против него никаких тайн. – Пусти её. Отца моего разозлишь.

Отвлекаю, а сама скорее заклятие думаю.

– А она что, доченька его тоже? Не вижу, не вижу, врёшь ты всё, Врана… Но пущу её, оставлю, не так она мне люба. А вот ты… Дашь поцелуй – отпущу их. А иначе и с ней полюблюсь, – на Горицвету кивает. – Ну что? Один лишь поцелуй страстный, как у полюбовников бывает, и целы твои подружки останутся.

А я и не знаю, что делать. Заклятие надумала, а говорить начну – не успею закончить, как Анисию он высосет, а после и Горицвету, и всё у меня-то на глазах. Так дело, будто надо ладить по-колдунски глупо, а по-Светлову верно… А я решила по серединке встать.

– Хорошо. Только клянись мне колдовски, что, ежели поцелуемся сейчас, никогда ты больше никого из друзей моих не тронешь.

– Ладно, ежели они меня не тронут, я их тоже не трону больше, коль поцелуемся, – просто так соглашается.

Отпустил Анисию, бедняжечка к ногам его упала, бессознанная вся, и ко мне руки тянет. Шагнула я к нему, и думаю: только поцелуемся, тут уж я Тёмна позову и марькою точно назовусь, глядишь, так и спасусь. Зажал меня в костяных объятьях, только губы его холодные на мои опустились, чую да вижу, как пишется меж нами клятва. Хотела я закричать, Тёмна позвать, но так из меня душу рвануло, так жизнь всю, что и не смогла. Тогда уж он меня целовал – это пригубил чуть, а тут хлестанул, как пьяница запойный.

Уж не знаю, кто из богов мольбу мою беззвучную услыхал, а пустил меня Наведар после поцелуя этого. Показалось мне сперва, что Первая рядом из тьмы встала, не было её – и во уже тут. Но нет, не Первая. Лють здоровенная, Наведара втрое выше, а морда чуть другая, и шерсть пшеничная, а не белая. А главное – глаза, безразличные такие, пустейшие, огонь в них чуть тлеет, словно тыщу раз он глядел, как родное ему умирает. Второй, догадалась.

– Волк? Чего тебе? – Наведар, чувствую, подобрался, сильнее сжимает, а у меня сил нет и рот открыть.

– Пусти, – рыкает глухо, а рык его по углам шелестит, душу полнит.

– А тебе чего, Второй? Не твоя невеста.

– И не твоя. Но Первой подруга. Они читали вместе.

– Лють ты бешенная, что мне до тебя, – Наведар храбрится. – Мой отец на тебе верхом скачет.

– Ему… – уж вышептала из себя, – гляди, всё равно. Всё ему пусто. Кроме любимой своей, Первой. А она нас защитить хочет. Думаешь, застрашится перед Тёмном, чтоб голову тебе сорвать? Ой, не знаю…

Второй пасть приоткрыл, на нас шагает, и думаю – да, этот тоже может Наведара побороть, силой от него веет древней, тайн на нём столько писано, что друг по другу ползут. Наведар недоброе почуял, бросил меня к Анисии, а сам во тьму отступил и шепчет голосом ребёнка обиженного:

– На всех на вас будет управа! Отца испрошу!

Я уж промолчала, чтоб пуще его не злить. На спину перевернулась, а надо мной морда огромадная. Поднял меня Второй как котёночка, на скамью усадил. Я забоялась сперва, а потом всё ж морды его коснулась, ладонью провела, от души прямо говорю:

– Спасибо тебе, батюшка Второй.

Тот под рукою моей зажмурился, будто приятно ему, а после кивнул и отступил. Когда други мои пробудились, уж все следы простыли – и Наведара, и Второго.

Как мы с темна-нави бежали

Неблагостно мне было после Наведаровых-то объятий, а сиднем сидеть некогда, выбираться надо с нави тёмной. Шум какой-то поднялся, затопотали слуги, так что решили мы колдовством от глаз укрыться и пробраться куда-нибудь, где не потревожат нас, не сыщут. Под лестницу опять забились, в общем. Клетушку с огоньками тряпицей накрыли, да и не нужен нам свет-то стал. Теперь уж, покуда тайну Леткину на лазейку не пустили, можно её в кого хошь да сколько хошь вписывать, вот и расписались мы опять с Горицветой, ещё и в Анисию вписали. Ей от того полегче стало, у мертвеца-то ничего не болит, да и у меня руки больше не тряслись. Но, думаю, плоховато по себе частенько такое писать, а ну как затрёшь что нужное, и навья тайна вместо того станет. Хлад про такое не рассказывал, может, и нельзя ничего затереть, но навою быть всё равно неотрадно, очень уж обычно на ужасы глядишь.

Рассказала я другам про Наведара, и очень все разозлились сразу.

– Я сидела, вас ждала, а он пришёл скоро, – Анисия всхлипнула. – Обнимал меня.

У Горицветы глаза красным блеснули, рычит:

– Жалко Второй голову ему не скусил.

– Жалко, но на том спасибо, что выбрались. Да ещё теперь не подберётся он к нам ни с какого бока, клятвой связан колдовской. Такую разбить нелегко, – говорю, а сама думаю, что многого-то я про это не знаю, может Наведару и под силу, может, лазейкой клятву расточить можно. Но не стала раньше времени стращать.

– Девицы, расскажите, что было, покуда мы с волками кувыркались, – Фёргсвард спрашивает.

Я рассказала.

– А у вас что?

– Да недолгий сказ. У меня меч отобрали, пришлось волком обращаться, буду теперь без штанов тут, ну да ладно, так даже лучше, за своего сойду в хоромах. Так вот, а Октавия вурдалаки всё чаровали, чтобы вороном не обращался. Ну и пустили против нас Чернозуба этого сперва, здоровенный волчара, чуть ли не с лють. Хвалиться не хочу, но мы его с Октавием быстро сбороли! Я схватил, а Октавий ему голову порубил, – Фёргсвард радостно Октавия по плечу хлопает, тот и не вздрогнул, сидит молча, лицо нерадостное.

– Прости, госпожа, я сплоховал, – говорит. – Не уберёг тебя.