Говорящие памятники. Книга II. Проклятие - Филимон Иванович Сергеев
Разговор, как всевидящий демон, оборвала бронзовая фигура Льва Николаевича Толстого:
– Что случилось, мастер? Роза Галимовна сказала, что у Вас невесту украли? Кто?
– Колбасов… Авдотья Кирилловна видела…
– Не слушайте, хозяин, никого, кроме своего духа. Всегда помните: «Если дикарь перестал верить в своего деревянного Бога, то это не означает, что Бога нет, а только то, что Бог не деревянный».
– Идём, писатель, в бильярдную.
– Идём. С кем сражаться придётся?
– Пока только с Колбасовым и его «преданными» людьми.
– Это прекрасно. С такими же негодяями и умалишёнными как он сам…
– С такими же…
– Гиппократ, следуй за нами, – приказал олигарх.
– Я всегда с Вами, дорогой наукообразный леший. Ты можешь то, что другие не могут! Но ты разоришь землю безнравственными страшными идеями! Ты мало чем отличаешься от Колбасова!
– В чём дело?… Ты захмелел?
– Ты вошёл во вкус, и у тебя стало получаться, в твоём прейскуранте появились бешеные деньги. Повторяю, бешеные! Ты наверняка войдёшь в тридцатку самых богатых людей планеты. А дальше что? Буйвол в квадрате? Ты построишь ещё одну Америку?
– Не обращайте внимания на его путаные слова, Лев Николаевич. Он пьяный. Пойдёмте в бильярдную. Ни о какой тридцатке самых богатых людей мира я никогда не думал!
– Врёшь, олигарх! Посмотри мне в глаза! Сколько ты мумифицировал женщин, красивых русских невест! Лишил разума порядочных честных людей! Сколько судеб ты искалечил, скольких сделал своими рабами, мумиями, прежде чем открыть рот великим памятникам…
– Замолчи!!! Кто дал тебе вторую жизнь?! Ты, неблагодарный греческий бродяга, замолчи!
– Пусть говорит, – с диким недоверием ко всему происходящему с грустью сказал Толстой. – Олигарх, не считай себя безгрешным. Грешнику невозможно откупиться. Эта истина превыше всего! Самый верный признак истины – это простота и ясность. Ложь всегда бывает сложна, вычурна и многословна. Не забывай – сильные люди всегда просты. И потом, чем лучше человек, тем меньше он боится смерти…
– Он пьяный! – оборвал Толстого олигарх.
– Тем более! Он грек. Я не знаю, есть ли у них такая поговорка: «Что у пьяного на языке, то у трезвого на уме». Его надо послушать.
Гиппократа словно прорвало.
– Мой дикий хозяин! «Гений в кубе», так сплетничают о тебе богини-мумии. А знаешь, почему они так говорят? – Гиппократ вдруг затряс худыми серебряными руками, хотел что-то сказать, но воздуха, словно не хватало, он заикался, потом высоко поднял голову и неожиданно заплакал.
– Гиппократ, возьмите себя в руки, – тихо сказал Лев Николаевич. – Мы с Вами, мы рядом. Ваши слёзы могут разжалобить кого угодно. Конечно, если б так плакал мой филёр-музыкант из «Крейцеровой сонаты», Позднышев не совершил бы убийства. Говори, говори, дорогой мой античный врач. Ты искренен, и это прекрасно! Искренность так же, как любовь, не купишь, не превратишь в бизнес. Секс, внезапное чувство, тут же уходящее в неизвестность, можно превратить и в забавную игрушку, потешаться ею и делать деньги. Но искренность, любовь до гробовой доски – это от Создателя, от Бога, если он где-то живёт жизнью человечества. Мы слушаем тебя, античный врач из семнадцатого поколения изумительных врачей.
– Лев Николаевич, любовь, истина неизменны у нас на греческой земле. – Гиппократ поставил свой лекарский чемоданчик у бильярдного стола, вытер мокрые глаза. – Простите меня, слёзы сами выскочили. В России их не любят. Спасибо Вам, дорогой писатель, что Вы повторили мысль Аристотеля, сказав: «Знание без нравственной основы ничего не значит». Но наш олигарх-миллиардер не понимает этих слов. Он живёт в гонке за деньгами. Он, потерявший голову гений нового, а точнее, старого пиратского времени, расколовший Италию и превративший Грецию в аграрную грустную страну с удивительным прошлым. И по-моему, дорогой мой хозяин безумного Чистилища, Вы напрасно дали мне вторую жизнь. Она мне не нужна…
– Чего? – олигарх вздрогнул, мрачно посмотрел на Льва Николаевича Толстого.
– На днях страшный сон омрачил мою душу, – тихо сказал Гиппократ. – Мне приснились отец – Гераклит и мать – Фенарета. «Хватит странствовать, сын!» – говорил мне отец. – Мы с Финаретой прожили красивую жизнь. Мы остались верными жреческому храмовому целительству. Странствия в семнадцатом поколении врачей оборвут твоё хрупкое здоровье, а сочинение „О воздухе, воде, местности”, а также „Афоризмы” не принесут тебе ни прибыли, ни устойчивого очага. – О н вдруг замолчал, задумался и продолжил: – Но странствия – это новая потрясающая книга неизвестного, но великого автора, наполненная правдой, сложностью, бедой, радостью. Через странствия я узнал истину жизни и как нужен, просто необходим, умный, заботливый врач… Потому скажу тебе, олигарх и миллиардер, лечить твою болезнь бесполезно. Она хроническая, очень страшная и неизлечимая! Надо душу твою лечить, образ жизни, потерявшей смысл, суть её. Можешь называть меня как угодно: пьяницей, бомжом, нищим бродягой, бичом, вернуть обратно в секцию мёртвых памятников, но ты потерял истину одной неповторимой любви. Твои мумии, что бы ты с ними ни делал, – это твои секс-подстилки. Говоря языком строгого врача, твои жалкие, обогащённые и бедные, рабыни с примитивными наклонностями: хорошо выпить, закусить, услышать сердцещипательные модные стихи: „Со мною что-то происходит, ко мне мой старый друг не ходит, а ходят в праздной суете разнообразные не те”, хорошо переспать. Вот и всё. Мне жалко тебя и твоих мумий! Разве я мог подумать три тысячи лет назад, что встречу такую мерзкую бестолковщину, отвратительную безнравственность, распутство?! И не где-нибудь в харчевне или в пещерном кабаке, а на самом высоком месте, среди самых богатых, не глупых, пусть и чёрствых людей! Вот они, ваши люди! – Гиппократ подошёл к аптечке, открыл её. – Людей нет… Они в поиске золотого капитала, доходных недр, природной халявы материи, которая имеет очень относительное, отдалённое понятие о человеческом счастье. Их нет, но их яйца, больные, искорёженные постельной акробатикой, уставшие от повседневной работы мышц секса, изначальной детородной страсти и… – не найдя больше сравнений, он грубо опустился на лавку. – Вопрос к вам, Лев Николаевич. Каким образом яйцо Колбасова, бывшего смотрителя Чистилища, и яйцо Писюкастого, ответственного за международные гастроли нашего театра, оказались здесь на бильярдном столе?
Мучительная пауза, вероятно, от безысходности, связанная с большим унынием, возникла на лице известного классика, «Душа сильного человека и его яйца, – размышлял писатель, – абсолютно разные понятия. Но сколько можно привести ужасных примеров, когда человек, увлечённый небесной фантазией, уносится в неизведанное пространство космоса, видит своё счастье, стремится к нему,
