Малахитовый бегемот. Фантастические повести (сборник) - Алексей Константинович Смирнов

Конечно, Мента Пиперита и Маат были сестрой и братом, но поздно узнали об этом; Маат родился стариком, а Мента - сорокалетней. Они заподозрили что-то лишь при разглядывании гаек и палочек.

И не было, говоря откровенно, поросшего мхом и травой-муравой Географического Общества; была организация, настойчиво интересовавшаяся подвижностью неуловимого и потому неуправляемого Города; в сотрудники набирали людей, способных улавливать эту подвижность и влиять на нее.

Но само по себе, в качестве вывески, почтенное Географическое Общество, конечно, существовало и явно гордилось столь неожиданным вниманием к своей судьбе. А Южный Океан оно открыло, когда ему пожаловали обсерваторию с телескопом, в который седобородые академики наблюдали пингвинов. Просто прибавилось много новых людей, а старых никто не трогал, и они без устали совещались, будучи безобиднее лысых глобусов.

Свои сорок и свои семьдесят Маат и Мента отпраздновали в утробе, где выглядели обыкновенными младенцами; все девять месяцев и все последующие годы - на удалении - Мента удерживала своего брата, который еще во чреве изломал сестрицу, высосал из нее железу, управлявшую ростом. Они непроизвольно поделились намерениями и способностями, они общались в тишине околоплодных вод.

- У нас один отец, - напоминал Маат.

- И мама одна, - парировала Мента, хотя брату мерещилось, будто их две или даже больше.

Они родились детьми по виду: одна - урод, девочка; Маат по рождении посоветовал немедленно утопить ее в специальном ведре, но его наставления приняли за первый крик. Вся незадача была в том, что, выражаясь протокольным наречием, биологический возраст не соответствовал паспортному. И у сестры, и у брата уже имелся готовый Прустов Плетень, приобретаемый к зрелости.

Мента Пиперита, едва закричав, пообещала себе вылечить Маата. И еще она дала себе зарок наделать множество сложных дел.

В них было сходство; один стремился уничтожать будущее, другая же ополчилась на прошлое, но то и другое уже существовало в природе.

В утробе матери первая, наполненная безмятежностью базовая перинатальная матрица протекала мирно и тихо, пока отец не ударил жену в живот, чем запустил вторую матрицу, безнадежное сокращение доселе безопасного питающего пространства.

Зачиная двойню, отец, как обычно, потребовал задать ему вопрос: а кто же родится? Ответ был неправильный, и он от души рассмеялся, а после нанес удар. Это был единственный случай, когда он сыграл в Викторину с женщиной. Потом он играл в нее только с Маатом, ибо Маат был мужчина, Логос, тогда как женщина - материя, она же невоплощенный замысел. Жить - сыну, а дочери - переносить вторжения со всеми последствиями.

И Мента, когда пространство начало угрожающе сокращаться, начала искать выход, которого не было, а Маат ничего не искал, он плыл вперед по направлению к сомкнутому зеву, но ногами вперед, словно еще не родившийся покойник, разрывая на своем пути все, мешая кровь с нечистотами. Оба толком не родились благодаря кесареву сечению: решения-разрешения с выходом к свету не произошло.

Их разлучили, конечно - такого бутуза и такое страшилище, и они не знали друг о друге, пока Маат, упрощая отца, не выяснил всех деталей относительно давно миновавших дел и этим достроил Плетень впечатлений, от которых Пруст умер бы, не побывав у Свана и не увидев девушек в цвету. Мента же пребывала в неведении - не догадываясь наверняка, но чуя, что кто-то ждет ее в Ходячем Городе, который уже пошатывался якобы под порывами ветра, любовно стонал, стенал и телевизионно острил, и все у него чесалось. Полуночники, даже когда не было учений, маялись незнанием, чем бы себя занять. Они сумрачно поглядывали на еще вчера расписные детские городки, за ночь выкрашенные в хаки и просто вымазанные дерьмом, прочитывали хульные слова, ежились. Доски, составлявшие Плетни их личных времен, рассыхались и покрывались занозами, полуночников гнало прочь, как гонит рыбу на нерест.

Окружение уравнивалось: исторические постройки, обогащенные микроскопическим грязноватым кремлем - с котлованами новейшего времени; сваи соседствовали со статуями, которые повсюду возил за собой местный краеведческий музей; малочисленные бутики жались, притиснутые жаркими хмельными притонами.

Асфальт, где был, змеился трещинами; в реке прибывала вода; стояло долгое новолуние, и лишь иногда вдруг выскальзывала вся луна целиком - такая большая, что пугала прохожих. По городу праздно расхаживали неуправляемые экскаваторы, струились тракторы, в пустых, распахнутых настежь автомобилях муниципальной полиции хрипели рации, перешучиваясь то о женском, то о мужском.

В два часа пополуночи безбоязненно галдели неразличимые в темноте малые дети: съезжали с горок, перебрасывали друг другу резиновые мячи с полосатыми географическими параллелями. Кто-то заревел, наколотив шишку или ограбленный, обиженный в недетском домике, над которым потрудился Маат.

...Мента Пиперита не знала матери и не хотела; она ненавидела безответственную родильную машину, хотя впоследствии как психотерапевт неоднократно работала над этим глубинным конфликтом.

Маат знал побольше, и ему было наплевать.

Прорываясь ногами вперед и разрывая родительницу, он развернул свою уродливую сестрицу поперек, чтобы проще было лежать и рождаться под ножиком, чтобы не усложнять ее бытия запоминанием последней, счастливой матрицы с выходом в мир, тогда как сам успел вкусить дерьма и крови мамы и рвался наружу, запоминая урок, но и ему не позволили дойти до конца; и акушерка удивилась, увидев, насколько искусно, виндзорским узлом завязана пуповина на шее новорожденной карлицы.

Мать никогда не целовала Маата, не находя уместного случая.

С ней вышла странная история: она погрузилась в затянувшееся послеродовое умопомешательство, и долго бродила коридорами в одной ночнушке, не реагируя ни на что, но иногда останавливаясь и слабо улыбаясь, как будто примечала в пыльном углу нечто забавное.

Часть третья

СПЕКТРАЛЬНЫЙ АНАЛИЗ

Это приз отца. Поцелуй, когда прекращается боль.

Стивен Кинг

1

Мента Пиперита чувствовала, что подошла уже совсем близко. Итак, с какого-то момента ей сделалось ясно, что она уже давно не ищет Дандера, а занимается поисками кого-то или чего-то другого. Осиного гнезда, откуда растекается смерть, наполняющая Город движением и устремляющая его в бегство.

Рассветало; карлица стояла на самой окраине города. Помалкивали рощи, грибами прорастал погост. Иные башенки, украшенные выцветшими красными звездочками, напоминали мухоморы. Странствуя, за ночь Мента поистерлась: грим обвалился кусками, тушь растеклась, волосы, собранные в соломенный колтун-пучок, растрепались, потому что потерялись две шпильки, да еще подломился плоский каблук, что крайне досадно при вынужденности