Метка - Элис Бродвей
– О чём ты только думала, девочка? – тихо спрашивает он. – О чем, чёрт подери, ты думала?
Он направляется ко мне, вытягивая вперёд руки. Зачем? Чего он хочет? Крепкими руками чернильщика Обель заключает меня в объятия. Я слышу, как он шепчет ругательства и всхлипывает, чувствую его слёзы.
– Вы всё знали! – пытаюсь выкрикнуть я, но гнев уже прошёл. – Всё знали!
Обель слегка отстраняется, держа меня за плечи.
– О твоём отце я знал только хорошее, – произносит он, серьёзно глядя мне в глаза.
– Не-е-т… – Качая головой, я пытаюсь подобрать правильные слова, убедить Обеля. – Он защищал пустых. Жил с ними. Помогал им. Даже стал отцом… – Вырвавшийся из горла всхлип не даёт мне продолжать.
– Пора нам серьёзно поговорить, – отвечает Обель, направляясь в заднюю комнату. – Проходи, выпьем чаю. Чай всегда помогает, помнишь?
Сидя за знакомым деревянным столом, я чувствую, что буду скучать по студии. До злосчастной церемонии взвешивания, как бы сложно всё ни было, жизнь шла своим чередом. У меня была любимая работа, я была собой. А теперь чувствую себя чужой в собственной жизни.
Задняя дверь студии открывается, и на пороге показывается Оскар. Вид у него такой же ошеломлённый, как и у меня. Даже не знаю, кидаться на него с кулаками или сказать спасибо. Он предал меня, но в результате восторжествовала справедливость. А что такое ещё одно предательство?
– Вы что, знакомы? – недоверчиво спрашиваю я.
Немного смутившись, Обель отвечает:
– Извини, так получилось.
Оскар отмахивается от вопроса и усаживается как можно дальше от меня.
– Знал бы, что она здесь, – ни за что бы не пришёл.
Не могу понять, злится он или ему стыдно.
Обель достаёт ещё одну чашку и отвечает Оскару со вздохом:
– Я тоже не знал, что Леора придёт… – И продолжает, обращаясь ко мне: – Думал, не увижу тебя здесь ещё долго. Но ты пришла. Удивила меня – как обычно. Можно и поговорить по душам. Кто знает, представится ли ещё такой случай.
Обель разливает чай и ставит чашки на стол, расплескав немного по дороге. Странно, таким неаккуратным я его ещё не видела.
– Расскажу-ка я вам одну историю.
Мы с Оскаром смотрим на Обеля, избегая встречаться взглядами друг с другом.
– Давным-давно жила-была на свете женщина, и не было на её коже знаков.
– Да, Обель, мы все помним, – грустно прерываю я. – Принц изгнал её, и никто и никогда больше о ней не слышал. Так всё и было. Мы сюда не сказки слушать пришли. Я хочу узнать правду.
Обель печально улыбается в ответ, отпивая чай.
– Понятно. Начнём иначе. Леора, твоя мама – твоя настоящая мама – была красавицей.
Я вскакиваю, и мой стул с грохотом отлетает в сторону. Задыхаясь, я едва выговариваю ответ:
– Не смей называть её моей мамой! Она не была красивой. Она была чокнутой, злобной, отвратительной!
Обель сидит всё так же спокойно, не глядя на меня.
– Ты не права. Твоя мама была прекрасной, удивительной женщиной!
– Обель! – Теперь я могу только кричать – и кричу так, что болит горло. – Заткнись! Сию минуту заткнись! Она была пустой – пустым местом. Она мне никто!
Где-то рядом вздыхает Оскар. Но, когда я в ярости поворачиваюсь к нему, он опускает глаза.
– Что, смотреть на меня противно? – Следующие фразы я произношу медленно, отчётливо, точно пытаюсь выдавить из себя постигший меня ужас. – Моя мать была пустой. Он женился на пустой. – Меня тошнит даже от звука этих слов. Поверить не могу: во мне течёт кровь пустой, бьётся её сердце. – Ты знал об этом? Знал, кто моя мать, и потому предал меня?
Оскар встаёт и идёт к вешалке, словно собираясь уйти, но возвращается со своей большой сумкой и еле слышно произносит:
– Мне угрожали. Пришли в тот вечер, когда мы собирались украсть кожу. Сказали, что им всё известно и о твоём отце, и о моём, и вообще обо всём, что мы сделали и собираемся сделать. – Бросив на меня короткий взгляд, Оскар договаривает: – Сказали, что отпустят моего отца, только если я отдам им лоскут кожи твоего. Как ты думаешь, почему нам удалось так легко пробраться в здание и потом сбежать? – Оскар со вздохом роется в сумке. – И ещё сказали, если я не соглашусь, то своего отца больше не увижу. Никогда! Прости, я не мог тебе рассказать, но кое-что придумал. – Оскар достаёт что-то из сумки и передаёт мне через стол.
Это лоскут папиной кожи. Знак во́рона, шрам, всё на месте.
– Но как?! – задохнувшись, спрашиваю я.
– Тогда, в хранилище, я взял ещё один лоскут, чужой. На всякий случай. Тот другой я им и отдал, – заканчивает объяснение Оскар, уставившись на свои руки.
Не могу заставить себя коснуться пропавшего кусочка папиной книги. Единственного, который теперь от неё остался. Я лишь бессильно хлопаю ладонью по столу рядом с ним.
– Леора, я хочу тебе что-то показать, а времени у нас мало, – откашлявшись, говорит Обель.
Только теперь я замечаю, чем занят знаменитый чернильщик. В одной руке у него бутылка медицинского спирта, которым мы дезинфицируем кожу клиентам, в другой – лоскут ткани. Открутив крышку, он прикладывает ткань к горлышку и обильно смачивает её. Потом осторожно ставит спирт на стол и начинает протирать влажной тканью руку пониже локтя.
На белом лоскуте появляются тёмно-серые разводы. Обель переворачивает влажную ткань и снова проводит по руке. Рисунки на его коже светлеют, под прекрасными изысканными знаками проступает белая кожа.
Чистая.
Пустая.
Глава сорок первая
– Я никогда не могла вас прочесть… – шёпотом выдыхаю я.
С мягкой улыбкой Обель отвечает:
– Извини, так уж вышло.
– Но когда?..
– Ещё до того, как переехать в Сейнтстоун. Так было нужно, ты же понимаешь?
– И что, вы шпион? Пустые подослали вас следить за нами?
Внутри у меня всё дрожит. Я никогда в жизни не видела настоящего пустого. А теперь оказывается – несколько месяцев работала с одним из них бок о бок. Кружится
