День Благодарения - Илья Витальевич Горячев

Глава 7

El Plan de Aztlan[19]

Старший брат всегда был примером для Хектора Родригеза. Их отец – неутомимый и бесстрашный воин, когда-то сражавшийся в рядах картеля «Лос Сетас» против интервентов из Техасской национальной гвардии под Хуаресом, погиб в пограничной стычке в войне кварталов в Южном Бостоне. Туда, на «территорию гринго», семья перебралась в поисках лучшей жизни сразу же после слома Стены и запрета Республиканской партии. Многие семьи тогда переселились к северу от Рио-Гранде. Река шириной шестьдесят футов была чисто символическим препятствием на пути к сытному и безопасному существованию, по крайней мере, так казалось с того берега, но в реальности жизнь Родригезов изменилась не так уж и сильно.

Когда отца не стало, брат Мануэль заменил его Хектору. В квартале семья Родригез пользовалась уважением. Мурал с портретом погибшего главы семейства красовался на стене заброшенной фабрики, стоявшей на самой границе с беспокойными чёрными районами. На границе постоянно случались стычки, а временами вспыхивали самые настоящие кровавые побоища. Хектор с детства помнил запах оружейной смазки в гостиной, что в Хуаресе, что в Бостоне. Он привык к нему, для него это был такой же атрибут дома, как аромат жареных бобов на кухне или петушиное кукареканье на заднем дворе по утрам.

Когда Мануэлю исполнилось пятнадцать лет, он вернулся домой сильно избитым, но с выражением неподдельного счастья на лице и аляповатой, ещё кровоточащей наколкой «Сыны Ацтлана» поперёк узкого боксёрского лба. Тогда он окончательно стал абсолютно непререкаемым авторитетом для восьмилетнего Хектора.

Тихий и незаметный, Хектор упивался славой отца и успехами брата на улице, но сам не любил не то, что драться, но даже лишний раз высовывать нос на шумевшую жизнью улицу. В средней школе – на негласной территории хрупкого перемирия – он держался наплаву лишь благодаря своей фамилии, а дома Хектор коротал время на диване с книгой в руках, избегая компании скучных и шумных сверстников. Когда мальчику исполнилось двенадцать, Мануэль принёс ему в подарок книгу, которую Хектор зачитал до дыр. На полях не осталось живого места от его пометок. С ней он практически не расставался. На внушительной обложке красовался заголовок – «Ла Раса Космика»[20].

Когда через пару месяцев за воскресным ужином малыш Хектор, как звали его дома, неожиданно для всех домашних с несвойственной ему серьёзностью изрёк, накладывая себе в тарелку уже третью порцию своих любимых бобов, что «мы сегодня возвращаем наши земли назад, дом за домом, квартал за кварталом. Все американские люди должны однажды проснуться и почуять запах тушёных бобов», старший брат впервые взглянул на него с нескрываемым восхищением во взгляде. Хектору это очень понравилось. По лицу матери промелькнула мрачная тень, она бросила взгляд на портрет покойного мужа на стене и, пробормотав что-то скороговоркой, быстро перекрестилась, но Хектор этого даже не заметил – он во все глаза смотрел на Мануэля. Это окрыляющее ощущение вознесло Хектора на небывалую высоту, и он это хорошо запомнил.

Хектор первый изо всех Родригезов поступил в Университет. «Настоящий кабальеро», – сказала мать, любуясь им на церемонии посвящения. Ещё первокурсником он вступил в «Ассоциацию испаноговорящих студентов», где достаточно быстро продвинулся – помогло знание, практически наизусть, фундаментального труда и святая вера в его истинность. На улице студентов-чиканос[21] прикрывали «Сыны Ацтлана», потому общественная карьера Хектора Родригеза в кампусе шла в гору семимильными шагами.

Сегодня был очень важный день – его впервые назначили координатором ежемесячного радения. С раннего утра он не отлипал от монитора, отвлекаясь лишь на два постоянно вибрировавших телефона, что-то согласовывая, объясняя, подтверждая и назначая.

В полдень с рацией в одной и с телефоном в другой руке он двигался во главе студенческого братства «Панчо Вилья» – ядра ассоциации – в сторону старого бейсбольного стадиона. «Ред Соке» с десяток лет не выходили на этот газон – лига давным-давно разорилась и была распущена.

Рядом с их группой шагала очень целеустремлённая «коробка» в одинаковых куртках с надписью «Синоптики» на спинах. Тут и там мелькали кучки радужных со значками – «Дети радуги». Активисты молодёжного крыла «Прогрессивно демократической партии» добирались самостоятельно, а потому шли по двое, трое. Основную массу, устремившуюся в Фенуэй-парк, составляли районные гражданские комитеты со всего города. Ближе к стадиону стали видны двигающиеся с окраин в том же направлении визжащие толпы «Чёрных Пантер», строгая колонна «Фарраханс Дивижн», а «Сыны Ацтлана» вместе с MS-13, добираться которым было дальше всех, подъезжали на жёлтых школьных автобусах и лихо парковались поперёк центральной аллеи. Борта автобусов украшали надписи – “Porla Razatodo, Fuera dela Razanada”[22], а на капотах красовались орлы с боевыми топориками инков и зажжёнными динамитными шашками в лапах. Заступившие на смену гражданского патруля и охранявшие подходы к Фенуэй-парку чиканос приветствовали товарищей: “Salud, companieros!”[23], – а в ответ слышали дружный заряд: “El Plan de Aztian!”

В дальнем углу аллеи одиноко стояла старая изрядно подъеденная ржавчиной развалюха полицейского департамента с двумя возрастными хмурыми копами внутри. Их присутствие было всего лишь формальностью, простым атрибутом любого серьёзного городского мероприятия. Постепенно отживавшая своё дань прошлому бессмысленная традиция. В городе существовали лишь две глобальные силы, способные по-настоящему на что-то влиять на улицах – «бронзовокожие» и «афроамериканцы», но теперь вот уже пять лет в Бостоне и окрестностях царило хрупкое равновесие, главным пунктом которого было признание того, что центр города – нейтральная общедоступная территория. Официальная городская власть, не обладая, да и не стремясь обладать реальной силой, искусно балансировала в паутине из сотен мелких компромиссов с обеими сторонами, выступая в качестве своеобразного арбитра.

Стоя у трибуны, Хектор безуспешно пытался унять дрожь рук – такая толпа! И через несколько минут все они будут слушать только его…

На трибуне тем временем бесновался, заламывая руки, один из местных вождей «Фарраханс Дивижн» в аляповатом чёрно-зелёно-жёлтом долгополом балахоне:

– …Мы находимся в состоянии войны здесь, в Америке! Сейчас нам нужны солдаты. Нам нужны чёрные мужчины-солдаты, нам нужны чёрные женщины-солдаты. Солдаты в тюрьмах, солдаты на улицах! Белые люди держали нас в плену – в рабстве. Мы хотим сказать нашим молодым братьям по хлебу и крови, что эта война против чёрныхбратьев и сестёр продолжается по сей день и только вместе мы сможем выжить и победить. Мы одна семья. Настоящий враг носит белое![24]

Он вскинул левый кулак в воздух, на миг застыл, потом резко развернулся и порывистым шагом сошёл с трибуны, придерживая полы своего