Девять жизней октября - И. Ф. Сунцова

Лилия Горская, Женя Озёрная, Светлана Левкина, Елена Альмалибре, Антон Носов, Алекс О., Нуль Форм, Ирина Сунцова, Ника Чесова

Девять жизней октября

Горская Л.О., Озёрная Ж., Лёвкина С.В., Альмалибре Е., Носов А.Н., Алекс О., Форм Н., Сунцова И.Ф., Чёсова Н.С., 2024

Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2025

Глава 1

Максим. Сеанс уже начался

Будь внимателен к мелочам, Нелюбин.

Будь. Внимателен. К мелочам.

Так говорили преподаватели в школе журналистики, и я чувствовал – они верят: из меня точно что-то выйдет.

В подъезде врубается свет, хлопает входная дверь. Три оборота ключа. Двадцать два ноль-ноль. Десять минут до начала киносеанса – в первый раз хочу, чтобы в кинотеатре подольше крутили рекламу.

Звук моих шагов эхом разносится по подъезду, и на первом этаже, в квартире у самого выхода, лает пес.

На улице тихо и пахнет прелыми листьями, за мной будто следит кто-то из окон. Одобрительный писк сигналки – и еще один хлопок дверью, уже автомобильной. Уж простите, соседи. «Фордик» срывается с места, и меня впечатывает в кресло. Второпях пристегиваюсь, хотя все равно никто уже не видит. Мелькают за окнами скупые огни фонарей, и в голове бьется только одно: кинотеатр «Октябрь».

Я разберусь, какого черта там происходит, – в эту ночь и в этот час. Брошу машину у бетонного блока, который вообще никогда не замечал, – понаставят, тоже мне. Перебегу через темный парк – наперерез, по газону, чуть не впечатавшись в мусорную урну. На входе в кинотеатр пролечу мимо скучающего охранника, который уже настроился скоро закрывать заведение – ну да, кто еще сюда придет, на последний-то сеанс, в ночь на понедельник. Шваркну наличкой в сторону испуганной кассирши и процежу: «Быстрее». А она проговорит мелодично: «Мест уже нет». – «Как нет?!» – Я ткну пальцем в стекло перед экраном, указав на свободные места, и поинтересуюсь: – Они что тут, с ума посходили, что ли? Их что, сильно устраивает такая жалкая выручка, в стриминговую-то эпоху? А кассирша посмотрит на меня, тем взглядом, который я кожей чуял из окон, – и чуть ли не пропоет: «Хватает. Сеанс уже начался».

И мне почудится в самом слове «сеанс»… что-то от литургии, а что-то от оккультного обряда. Что-то от психотерапевтической сессии, а что-то из компьютерной терминологии. Я не знаю. Но вот в чем уверен: из меня, как из журналиста, что-то выйдет, если я тут же сорвусь в сторону первого зала и разберусь сам, какого черта там происходит в эту ночь и в этот час. Не опомнится придремавшая билетерша с кудрявыми фиолетовыми волосами, не остановит охранник. Ведь я, как меня и предупреждали, был внимателен к мелочам.

* * *

Хорош в забегах я был не только тогда, но и вообще. Удирал от матери, учебы, работы, друзей, подруг и девушек, и от бывшей жены своей тоже ушел. Потому что первое и самое понятное в жизни, что я начинаю чувствовать, когда останавливаюсь, – это скука. Она догоняет, а я несусь вперед в надежде, что однажды она отстанет и там, за поворотом, ждет нечто лучшее, свежее, интересное.

Мать запихнула меня учиться на программиста, и я, ясное дело, затух. Пошел в школу журналистики, чтобы искать, рыться, проталкиваться, догонять, узнавать.

И теперь я даже не Нелюбин, а Энский. Максим Энский. Так подписаны мои материалы на сайте «Наблюдателя». Весь город Завьяловск знает, что он – это я, но мне так лучше. Спокойнее. Так кажется, что не достает меня своими щупальцами злое прошлое, не отравляет нынешнюю жизнь – да, я опять сбежал. Но все равно посматриваю издалека, на безопасном расстоянии, как там те люди, которые знали когда-то меня Нелюбина. Может, возлагали на меня какие-то надежды или даже верили в то, что из меня выйдет…

«К черту!» – говорю я под нос, обнаружив, что перешел в «ВК», на страницу Эли Мурт, – странно, что она вообще сидит в соцсетях в таком возрасте, – и все равно, как завороженный, продолжаю просматривать ее аккаунт. За месяц, два, полгода, два года; одежда ее до сих пор, хотя прошло больше четверти века, темна, и лицо не выражает ничего интересного. Как она тогда жила без него, без деда?

Дед, то есть муж ее, наверное единственный, с кем бы я сам сейчас хотел поговорить, если бы мог. Если бы возможно было вернуть детство или его самого в эту дыру, если бы он, во-первых, не исчез тогда, а во-вторых, дожил до этого времени. Думать страшно, что сказал бы он обо мне теперь, но первая наша встреча была забавной. Я стоял у ограды детсадовской площадки, а он – за ней, и мы смотрели друг на друга.

«Так вот вы какие, дети будущего», – сказал он, улыбаясь.

Я впервые почувствовал, что значит смущение, и ковырнул сандалией корень дерева, который попался под ногу.

А потом подошла воспиталка и оттащила меня от него. Мало ли чего он тут замышляет?

Но вскоре я узнал, что дед живет у соседнего двора в маленькой избушке, которую он называл говорушкой, с женой сильно моложе его, и фамилия у них Мурт. Все скопом считали его странненьким, но ничего плохого он не замышлял, хотя моя мать тоже в это не верила. Он ахал и охал, видя мои синяки, кормил малиной и яблоками, рассказывал истории про страшных лесных людей, временами прятал меня от матери, которая везде за мной таскалась, и терпел мои шалости, даже если они касались его кота. Я видел, что просто был ему интересен – так, как надо, по-настоящему. Ему вообще весь мир был интересен. Казалось, дед в этом городе единственный был живым, как и его избушка. «День прожит не зря, – говорил он, открывая для себя какой-нибудь пустяковый по меркам взрослых факт, и спрашивал: – А ты что узнал сегодня, Максимка?»

Я пересказывал что-нибудь из жизни садика, а затем из жизни школы.

Однажды дед выдал: «Ты лучше завтра после уроков к нам в окно постучи, я чегось тебе покажу». Я спросил напоследок, не замышляет ли он чего плохого, а дед только улыбнулся.

Как бы там ни было, следующим утром, идя через соседний двор, мы его не увидели. «Заболел», – прошипела мать в ответ на мой вопрос и дернула меня за руку. После школы на стук в окно никто не откликнулся. И