Полное собрание историй о привидениях - Монтегю Родс Джеймс

– Что? Совсем как персонаж «Тэсс из рода д’Эрбервиллей»? – вставил реплику Уильямс.

– Смею сказать, да; впрочем, я эту книгу так и не осилил. Так или иначе, этот молодец мог похвастаться длинным рядом надгробий своих предков в местной церкви; неудивительно, что он был малость недоволен жизнью. Говорили, будто Фрэнсис никак не может до него добраться: парень ходил по грани закона, но не преступал ее – пока однажды ночью егеря не застигли его в лесу, на самой окраине имения. Могу даже показать вам, где это было: на границе с землей, которая когда-то принадлежала моему дядюшке. Понятно, миром дело не кончилось, и этот человек, Годи – да-да, его звали именно так: Годи – я знал, что вспомню – Годи! – так вот, он, бедняга, имел несчастье застрелить одного из егерей. Фрэнсису только того и было нужно. Состоялся суд присяжных – вы только представьте, что это был за суд в те времена, – и бедного Годи немедля вздернули; мне показали, где он похоронен – к северу от церкви. Вы же знаете обычаи тех мест: всех, кто был повешен или сам наложил на себя руки, хоронят именно таким образом. В округе предполагали, что какой-то приятель Годи (не родственник – у него, у бедолаги, последнего в роду, spes ultima gentis[9], таковых не было) – так вот, кто-то из дружков Годи замыслил похитить сына Фрэнсиса и тем самым положить конец и его роду. Не знаю, по уму ли такое эссекскому браконьеру… Но сейчас мне сдается, что, скорее всего, это было делом рук самого Годи. Ух! Даже думать об этом боюсь! Давай-ка, Уильямс, выпьем виски – еще по стаканчику!

Эту историю Уильямс изложил Деннистону, а тот – смешанной компании, в которую входил и я, а также известный саддукей, профессор офиологии. К сожалению, когда спросили, что он об этом думает, ответом было: «О, эти бриджфордцы чего вам только не порасскажут», – суждение, сразу получившее оценку, каковой оно и заслуживало.

Остается только добавить, что гравюра находится ныне в Эшлианском музее; что ее – совершенно безрезультатно – подвергли анализу, дабы установить наличие симпатических чернил; что мистер Бритнелл не знал о ней ничего, кроме того что это – диковинка; и наконец, что, хотя за меццо-тинто велось пристальное наблюдение, никаких изменений в нем более не обнаружили.

Ясень

Тому, кто ездил по дорогам Восточной Англии, наверняка запомнились небольшие усадьбы, которыми усеяна сельская местность, – непритязательные и довольно промозглые дома, как правило в итальянском стиле, окруженные парком площадью от восьмидесяти до ста акров. Я всегда находил в них своеобразное очарование: серые изгороди из дубового тёса, высокие раскидистые деревья, озера с плавнями, полоса леса вдалеке… Признаюсь, мне многое нравится в этих усадьбах – и милый портик, зачастую пристроенный к краснокирпичному дому времен королевы Анны (позже кирпич, скорее всего, оштукатурили в угоду «греческому» вкусу конца восемнадцатого столетия); и просторный холл с потолком под крышу, где, по логике вещей, непременно должна быть галерея наподобие церковных хоров с маленьким органом. Нравится и библиотека, где можно неожиданно наткнуться на псалтирь тринадцатого века или кварто Шекспира. Нравятся картины на стенах; впрочем, это само собой разумеется. Но особенно мне нравится воображать жизнь в таком доме – и в стародавние времена, когда он только-только был построен, и в самые тучные для землевладельцев годы, и даже нынче, когда деньги уже не текут рекой, зато наблюдается отрадное разнообразие вкусов, лишний раз убеждающее нас в том, что жить в наши дни ничуть не менее интересно. Я не отказался бы иметь собственный дом в этих краях, а заодно и средства, чтобы содержать его и устраивать скромные приемы для близких друзей.

Но я отвлекся. Мне нужно рассказать вам о череде удивительных событий, произошедших в одной из усадеб, которые я попытался здесь описать, а именно в Кастрингем-холле в графстве Саффолк. Полагаю, дом претерпел немало изменений с тех пор, как стал свидетелем упомянутых событий, но обрисованные мной основные приметы сохранились – итальянский портик, простой белый куб дома, поновленного снаружи и не тронутого внутри, парк, переходящий в лес, и озеро. Хотя главного, что выделяло этот дом из общего ряда, больше нет. Прежде справа от здания, если смотреть со стороны парка, всего ярдах в пяти от стены, почти или даже непосредственно касаясь ее ветвями, рос большой старый ясень. Думаю, он ровесник тех давних времен, когда Кастрингем перестал быть крепостью – когда древний ров засыпали и на месте замка построили жилой дом в елизаветинском стиле. Во всяком случае, к 1690 году дерево и в высоту, и в ширину практически достигло своих естественных пределов роста.

В тот год местность, где находится Кастрингем, стала ареной ведовских процессов. Боюсь, мы не скоро сумеем сказать, насколько обоснованными – если предполагать наличие разумных оснований – были опасения многих людей, в итоге обернувшиеся эпидемией страха перед ведьмами. Действительно ли те, кого обвиняли в колдовстве, сами верили, будто наделены какой-то сверхъестественной силой; а если нет, то было ли у них пусть не средство, но хотя бы намерение причинить вред ближнему; или же все признательные показания, которым несть числа, вырваны у несчастных под пытками – вот вопросы, не разрешенные, сдается мне, и поныне. История кастрингемских сквайров отнюдь не рассеивает моих сомнений: я не могу, положа руку на сердце, объявить ее чистым вымыслом. Предоставляю читателю вынести собственное суждение.

На алтарь борьбы с колдовством Кастрингем принес свою жертву в лице миссис Мазерсоул. Из общего ряда деревенских ворожей она выделялась лишь тем, что не бедствовала и пользовалась известным влиянием в округе. Несколько почтенных фермеров предприняли попытку спасти ее, свидетельствуя в суде об исключительной добропорядочности обвиняемой, и с нескрываемой тревогой ждали вердикта присяжных.

Роковую роль в судьбе миссис Мазерсоул, судя по всему, сыграли показания тогдашнего владельца Кастрингем-холла – сэра Мэтью Фелла. Он утверждал, что трижды – всякий раз при полной луне – видел из своего окна, как обвиняемая собирает побеги с ясеня возле самого его дома. Сидя на ветвях в одном исподнем, она диковинным кривым ножом срезала нежные веточки и что-то приговаривала. В каждом случае сэр Мэтью честно старался изловить шельму, но приблизиться к ней в темноте и не вспугнуть ее у него не получалось: когда он спускался в сад, там никого