Ужас в ночи - Эдвард Фредерик Бенсон

Раздался дикий вопль ужаса, словно мне все же удалось ее задействовать. Джек тоже шарил в поисках сирены, и наши руки столкнулись. Потом нас окутало пыльное облако, и мы, с исключительной быстротой сбросив скорость, медленно двинулись сквозь него, вглядываясь вперед. После остановки в Кингс-Линне я не надел защитные очки, и пыль разъедала мне глаза, а следовательно, являлась именно пылью и вовсе не туманом.

На плечо мне легла рука Гарри.

– Впереди что‐то есть, – сказал он. – Гляди! Видишь задние фонари?

Но я ничего не видел. Не прибавляя скорости, мы выбрались из облака пыли и обнаружили, что дорога впереди пуста. С обеих сторон ее окружала живая изгородь, никакого поворота направо или налево не наблюдалось – лишь закрытые ворота особняка, в окнах которого не горели огни.

Мы остановились. Воздух был недвижен, на деревьях не шевелилось ни листика, и ни пылинки не реяло над дорогой. Тем не менее позади нас по-прежнему висело пыльное облако, резко обрывавшееся перед закрытыми воротами. Последнюю сотню ярдов мы двигались крайне медленно, а значит, не могли поднять столько пыли. Необычно хриплым голосом Джек проговорил:

– Это наверняка был автомобиль, сэр. Но где же он?

Я не знал, что ответить. Сзади донесся голос Гарри – такой напряженный и дрожащий, что я не сразу его узнал:

– Ты сигналил сиреной? Совсем не похоже на нашу. Она звучала так, будто…

– Я не сигналил сиреной, – ответил я.

Мы тронулись с места и вскоре у обочины замелькали огни домов.

– Где мы? – спросил я у Джека, и тот ответил:

– В Берчеме, сэр.

Сверхъестественные Малларды

Тимоти Маллард принципиально отличался от любых других детей, с какими приходилось иметь дело его родителям: с младенчества он обладал всевозможными сверхъестественными способностями и невольно проявил их, не прожив на свете еще и месяца. Однажды он так долго и громко плакал (притом что все предыдущие четыре недели своего земного существования вел себя «как золотко»), что няня достала его из колыбельки и принялась неистово качать из стороны в сторону, вверх и вниз, словно корабль в шторм, – что, как известно, является верным способом успокоить младенца, укачав его до головокружения. Минут пять она совершенно тщетно практиковала этот традиционный прием и уже готова была уложить Тимоти обратно, чтобы плач иссяк естественным образом, как вдруг огромный кусок потолка рухнул на колыбельку, превратив ее в блин из ивовых прутьев и одеяльца. Младенец тотчас умолк, словно кто‐то повернул вентиль…

Естественно, происшествие списали на случай и посчитали «большой удачей» то, что перед этим няня как раз вынула мастера Тима из колыбельки, хотя куда большей удачей было бы, если бы потолок вовсе не обрушился. Так или иначе, с тех пор вокруг юного Тимоти Малларда начала сплетаться столь густая сеть удивительных происшествий, что списывать их на случайные совпадения стало невозможным, и родители – обычные здоровые люди – вынуждены были нехотя признать, что дело в самом ребенке.

Тщетно они с обманчивой улыбкой пытались уговорить его высунуть язык и проглотить ложечку вкуснейшего смородинового джема: даже не попробовав, Тимоти уверенно заявлял, что в нем порошок. Упрямый отказ есть джем смягчался обещанием «отдумать» болезнь. Тим закрывал глаза и, подергавшись, терял сознание, но не успевали родители его потрясти, как приходил в себя, и они с изумлением обнаруживали у него совершенно здоровый, розовый, как и положено, язык. А когда Тима собрались в первый раз вести к дантисту, сказав, что они с няней просто прогуляются по Хай-стрит, малыш потряс всех заявлением, что у него не болят зубы и при попытке залезть ему в рот он откусит недружественный палец.

На это человек с научным складом ума может возразить, что Тимоти всего лишь безотчетно уловил разговор о дантисте между матерью и няней. Однако чем объяснить, что в возрасте шести лет он нарисовал подробную схему своих внутренностей, с точностью расположив на ней печень, поджелудочную железу, почки и прочие интересные органы? Когда рисунок показали семейному врачу, не называя автора, тот счел, что это работа опытного патологоанатома.

Доктор Фармер интересовался оккультными явлениями, поэтому, узнав, что столь точная карта внутренностей нарисована ребенком, заявил расстроенным родителям, что Тимоти обладает сверхъестественными способностями и может видеть то, что скрыто от обычных глаз. В других случаях Тим видел, как тетушка Энн надевает пальто и шляпу, собираясь навестить золовку, а отец, уехавший в город, упускает обратный поезд. Таким образом, этот странный дар имел практическую пользу: у матери было время предупредить горничную, что для гостей ее нет дома, и отложить ужин. Вдобавок к ясновидению у Тима развился дар яснослышания, и целыми днями он слышал голоса, которых не улавливали старшие.

В остальном же он был вполне обычным ребенком, и к тринадцати годам вырос в веселого крупного мальчишку с большими ногами и взлохмаченной головой. Отец твердо намеревался отправить его в Итон, где в свое время впитал любовь к крикету и ненависть к греческому. Он рассчитывал, что добротное классическое образование скоро развеет странные «облака славы», клубящиеся вокруг сына. Римская история, гекзаметры и латынь – верные средства от всего необычного.

Мистер Маллард, несмотря на изобилие сверхъестественных явлений в быту, подозревал, что мальчик может перестать, если захочет, и накануне отъезда напутствовал его ласково, но твердо:

– Помни, мой дорогой Тим: я трачу средства и силы на твое обучение в Итоне не только ради того, чтобы ты мог писать стихи на латыни и успешно сдавать экзамены. Уже скоро ты станешь взрослым, и следует научиться вести себя, как подобает взрослым людям. Эти твои ребяческие фокусы…

Тим, державший отца за ребенка, как принято у молодежи, терпеливо пояснил:

– Я же много раз говорил тебе, что не могу с этим ничего поделать. Постарайся, пожалуйста, запомнить. Мне вовсе не хочется смотреть, как тетушка Энн принимает ванну, и знать, что ты упадешь с велосипеда.

Отец грохнул кулаком по столу.

– Попрошу тебя, Тим, не спорить со мной в таком тоне! Ты прекрасно можешь контролировать эти фокусы, если захочешь. По словам доктора Фармера, они имеют истерико-идео-экстеризационное происхождение…

– Какое?.. – переспросил Тим.

– Такое же, как навязчивые движения. Чувствуешь, что они подступают, – займи ум чем‐нибудь другим. Если будешь вести себя странно, тебе не снискать популярности у преподавателей и сверстников. Странности – вот какое слово я хотел услышать от доктора Фармера! Нет вещи более ненавистной здоровым английским мальчикам, чем странности. Преодолей их, дорогой мой, и будь добр соответствовать стандартам великого среднего класса, к которому принадлежишь. Я могу дать тебе превосходное образование и возможность общаться на равных с теми, кто выше тебя по статусу, – об этом не переживай. Но в дальнейшем тебе предстоит самому прокладывать себе путь в мире, а