Я не Сэм (ЛП) - Кетчам Джек

Ну же, - думаю я, - ну же.

А потом тишина распадается на миллион осколков и Крис Кристофферсон и Вилли поют "Loving You Was Easier", нашу тогдашнюю песню, и я знаю, что мы танцуем на приеме, это наш первый танец в качестве мужа и жены, и Лили откидывается на диване, теперь более расслабленная, пока Крис поет: Мы приближаемся друг к другу с таким чувством, какого я никогда в жизни раньше не испытывал... - а я поворачиваюсь к экрану, чтобы успеть увидеть второй поцелуй, такой же публичный, как и первый, когда все наблюдают за нами, звеня ножами о бокалы с вином, но этот настоящий, этот поцелуй я помню хорошо, я почти чувствую его, этот поцелуй только для нас, только между нами двумя, так сильно влюбленными друг в друга, и в комнате никого нет, кроме меня и Сэм.

Я начинаю рыдать, закрыв лицо руками. Не могу остановиться. Не могу перестать дрожать. Как будто все мгновения последних двух недель, наполнив меня до отказа, выливаются из меня, все эти мгновения вдали от нее, и это несправедливо, это неправильно.

- Патрик? Патрик, что случилось?

И этот голос - голос Сэм.

Меня словно ударило током. Это почти то же самое, что и при виде змеи. Я сделал это! Не могу поверить, черт возьми!

- Сэм! Господи, Сэм! Сэм!

Я тянусь к ней, но она так быстро встает с дивана, что я даже не успеваю подойти.

- Я! Не! СЭМ! - кричит она, ее лицо искажено гримасой отчаяния и злости и, черт возьми, это снова Лили, Лили в режиме полной истерики.

Она сбивает бутылку пива со стола, срывает экран камина и швыряет его через всю комнату, сметает книги Джона Д. Макдональда с каминной полки, а я стою, пытаясь схватить ее и поговорить с ней, бормоча Бог знает что, чтобы успокоить ее, в то время, как она с такой силой бросает торшер о стену, что лампочка взрывается, повергая Зои в панику. Она спрыгивает с дивана, тяжело приземляясь на больные артритом лапы, проносится по полу и выбегает из комнаты.

Лили громко и высоко визжит, срывая со стены и разбивая об пол рамку с первым выпуском комикса о Халке "Невероятный Халк №1" работы Джека Кирби[11], который у меня с семнадцати лет, она босая, а повсюду стекло - я не хочу больше слышать этот визг, пока жив, он похож на крик животного, которому больно, - а потом слышу еще один треск, доносящийся из кабинета.

- Оставайся там, - кричу я ей, думая о разбросанных повсюду осколках стекла. - Не двигайся.

Я знаю, что должен сделать. Мое пребывание здесь не приносит пользы. От моего присутствия здесь становится только хуже. Она смотрит на меня так, словно хочет задушить, сорвать голову с плеч, поэтому я отступаю и иду в кабинет. По крайней мере, смогу проверить, все ли в порядке с моей кошкой. Так я и делаю.

Я слышу, как позади меня опрокидывается журнальный столик.

Первое, что я вижу в кабинете, - это валяющийся рядом с чертежным столом разбитый лайтпад, и листы с набросками, разбросанные по всему полу. В дальнем углу комнаты, под окном, притаилась Зои. Должно быть, она хотела запрыгнуть на возвышенность и потерпела неудачу. Стекло хрустит под ногами, когда я подхожу к ней и протягиваю руку вниз. Она съеживается. Но я упорствую.

- Привет, девочка. Все в порядке. Все нормально. Все хорошо.

Все совсем не хорошо, но через минуту-другую она сдается и позволяет мне прикоснуться к ней, погладить по спине, почесать голову. Ее взгляд смягчается.

Из гостиной ничего не слышно, так что я надеюсь, что худшее уже позади. Думаю, что надо еще немного подождать, чтобы быть уверенным наверняка.

Я приседаю возле чертежного стола, чтобы собрать свои листы, и мир внезапно опрокидывается на меня, едва не отправляя на четвереньки.

Я смотрю на листы.

Я смотрю на доктора Гипсама и Саманту.

Только я смотрю не на доктора Гипсама и Саманту.

Я смотрю на себя. На себя и на Лили.

Мы в каждом кадре. Я нарисовал нас в точности. Наши лица, наши тела. Лили и мои.

Мы сражаемся с Лигой мерзостей. Выбираемся из-под обломков старого здания, раненые, находим убежище, лечимся. Снова сражения, снова ранения. Кружимся в космосе.

Погружаемся в морскую пучину.

Я рисую нас каждый день уже несколько недель.

Я смотрю на листы и чувствую усталость, которой никогда не знал.

Я собираю листы и аккуратно кладу на стол.

Затем поворачиваюсь и покидаю кабинет.

* * *

Лили стоит там, где я ее оставил. Рядом с ней опрокинутый столик. В гостиной царит полный хаос. В воздухе витает едкий запах электричества.

Она голая. Свадебное платье валяется у ее ног разорванное на куски. И она порезалась. На подоле платья три капли и один длинный яркий мазок крови.

Она тихо плачет. Ее плечи дрожат.

- Лили...

- Я не Сэм, - говорит она.

Только на этот раз мягко. Почти, как мне кажется, с сожалением.

- Я знаю, - говорю я ей. - Знаю, - и через мгновение добавляю: - Не двигайся. Я иду к тебе.

Я пересекаю комнату и осторожно подхватываю ее на руки. Ее лицо все еще мокрое от слез, когда я несу ее в нашу спальню. Я кладу ее на кровать и осматриваю порез на ноге. Все не так уж плохо. Я иду в ванную за стерильными тампонами, перекисью, бинтами и антибактериальной мазью с бацитрацином. Обрабатываю рану.

Ночь теплая. Она не делает ни малейшей попытки укрыться одеялом.

Я ложусь рядом с ней и смотрю ей в глаза, а она смотрит в мои. Я не знаю, что она там видит, но она выдерживает мой взгляд и не отворачивается. Я тоже не уверен, что вижу в ее глазах. Я думаю о Сэм и думаю о Лили. Но через некоторое время я протягиваю руку.

Возможно, это благословение, то, что у меня есть, а, возможно, и проклятие. Я всегда думал, что это благословение, но теперь не уверен.

Я точно знаю, как к ней прикасаться.

Я точно знаю, что ей нравится.

"КТО ТАКАЯ ЛИЛИ?"

Я не знаю, что, черт возьми, происходит, но мне страшно. Мое тело говорит мне что-то пугающее, а тело не лжет.

Проснувшись, я сразу же почувствовала влагу внутри себя - работа Патрика прошлой ночью - поэтому я откатилась от него, все еще спящего рядом со мной, и когда встала, его сперма начала сочиться и скользить по внутренней стороне моего левого бедра. Только-только рассвело. В доме по-прежнему темно, но я знаю, как пройти в ванную вслепую. Я вытираю ногу и половые губы туалетной бумагой, а затем теплой влажной салфеткой, принимая "ванну шлюхи"[12] и думая, что мне нужно сделать депиляцию или эпиляцию там, удивляясь, как я позволила этому продолжаться так долго, и тут я обращаю внимание на свои ноги.

Они небритые.

Я провожу по ним ладонями вверх-вниз, и это уже щетина. Я бы сказала, что щетина двух-трехнедельная.

Что за чертовщина?

Я смотрю на свое отражение в зеркале. Лицо выглядит как обычно. Но с волосами что-то не так. Я их подстригла и уложила только на прошлой неделе, но сейчас этого не заметно. Их нужно хорошенько расчесать и, возможно, это мое воображение, но я могу поклясться, что они длиннее, чем должны быть... длиннее, чем были вчера вечером.

Я протягиваю руку, чтобы откинуть их, но останавливаюсь на полпути.

Из подмышек растут светлые тонкие пучки волос.

Это невозможно.

То, что видят мои глаза, мой мозг не может воспринять.

У меня засосало под ложечкой, но не от голода, а от отвращения.

Мне нужно срочно поговорить с Патриком.

Но в коридоре я бросаю взгляд направо, и меня останавливает то, что я вижу в гостиной.

Моя первая мысль - нас ограбили, пока мы спали, но я сомневаюсь, что даже если бы нам ввели морфин внутривенно, то мы бы спали так крепко, что ничего не услышали. Я иду по коридору, но не слишком далеко. На полу в гостиной повсюду стекло, предположительно от разбитого лайтпада Патрика, который лежит там среди прочих вещей, а я босиком.