Анчутка - Алексей Малых
— Может течение унесло? — перекрикивались они, когда в очередной раз вынырнули.
— В тех камышах посмотри! — захлебнув воду ртом и носом, отплёвывался Мирослав, которого потянуло ко дну, намотавшимся вокруг его ног плетистым взморником.
Извор неистово искал девицу, он раздвигал высокие камыши, те шумели, а ему всё казалось, что слышит заливистый ручеёк своей невесты, а в глазах… В глазах у него стоит её образ в рассечённом доспехе, как она беззащитная упала в воду… почти как сейчас это было.
Если бы он тогда знал, что тем отроча была его невеста. Если бы он знал, то не дал бы её обидеть, защитил, вот так бы как сейчас Мир ищет ту которую полюбил, и он бы из воды достал, не дал бы унести её течением. Или же и тогда трусость тоже возымела бы над ним? Извор не желал думать о этом, не хотел признаться в сем проявлении своего юношеского малодушия. Сейчас-то иное дело — он другим стал.
" Я найду тебя, я исправлю свою ошибку."
Выйдя на берег возле леса, Извор, пытаясь унять наваждение, зажмурился и даже закрыл уши, чтоб только не слышать этот смех, посчитав его за плод своего, воспалённого долгими помыслами о своей пропавшей невесте, воображения. Немного придя в себя и утишая гулкое дыхание, он выкрикнул:
— Мир, перестань! — но тот без остановки искал Сороку выше по течению, где она скрылась из виду.
Понимая, что брат не успокоится пока не найдёт эту несносную сенную девку, Извор осознавал и то, вернее даже не хотел об этом помышлять, что в один момент обессиленный Мирослав, занырнув под воду, может там и остаться вместе с утопленницей. Не прекращая поиски, тот всё чаще стал выныривать, не в силах подолгу задерживать дыхание. Желая угомонить брата, более переживая за него, чем за девицу, верно которую уже будет и не вернуть к жизни после столь длительного прибывания под водой, Извор вступил в реку и, кромсая воду ногами, побрёл по мелководью вдоль берега.
В душе он клял эту взбалмошную, бездумную, но такую развесёлую и запоминающуюся своей непосредственностью егозу, вечно что-то вытворяющую и попадающую во всякие неприятности, и жалел её, так глупо и рано закончившую свою жизнь. Вот жила бы себе и жила в терему, Мир точно её в обиду не дал бы, да и Любава её побаивается, особенно после последнего случая на торжище, а дойди до чего, Извор смог бы повлиять на сумасбродную сестрицу, пригрозить — к нему-то она хоть немного да и прислушивается, а может даже и любит его — он-то её с самого начала, как та на их двор с матерью пришла, окружил заботой. Потом только его к ней влечение стихло, когда увидел её высокомерную натуру.
Нет, не стерпела бы Любава полюбовницы такой. Да и в бабские разборки лучше не вмешиваться. Вон, Храбр, верно знал нрав Сороки, всегда молча за ней наблюдал.
И этот Храбр тоже пропал так не вовремя — целую седмицу по Курщине его разъезды искали. А может сговорилась с ним, а чего порознь тогда бежали, или он здесь где-то рядом. Ветка где-то в лесу хрустнула. Оглянулся Извор, затаив дыхание, навострился весь. Да нет, тихо вокруг если не считать всплесков, издаваемых Мирославом. Извор даже сожалительно вздохнул — уж лучше пусть бы бежала.
И ещё одно прислышалось, не явственно, будто причудилось — подозрительная капель где-то позади, будто дождь редкий накрапывает. Ива плачет? Только древесная дева слёзы льёт рано утром или ночью, да перед дождём. Извор лицо горе поднял — на небосводе глаз Хорса хоть и не остр, и день не жарок, но лазурный плат бельмами едва заволочен.
Извор спиной чует, будто кто ведёт его. Вид делая безынтересный, вроде ищет девку, а сам взглядом в глубь леса бросается, за деревьями кого ещё выискивает — коза пронеслась и скрылась.
Лес замер.
Опять капель усилилась, будто с тряпицы, насквозь промокшей, вода стекает. Этот звук заставил Извора остановиться и напряжённо прислушаться. Уши как у пса зашевелились. Шорох ивовых ветвей дерева, подле которого он только недавно сидел, был иным, не как прежде — ветви колыхались совсем не так как от лёгкого ветра, который веял сегодня весь день. Оглянувшись назад, Извор ничего не заметил и продолжил свой путь, но подозрения всё же прокрались, казалось, что под его кожу, верно от того, что шелестящая крона ивы занимала особое место в памяти Извора.
Иву мелко потрухивало, потом её начало колебать сначала снизу, где-то с середины ствола, потом перекатилось выше, в гущу кроны, а дальше длинные плети, свисающие до самой воды, приподнялись, притянулись внутрь, словно кто широко отдёрнул полу палатки. Вот показалась и мелкая фигура в мокрой свитке — как есть русалка на дерево забралась — оттянула ивовые космы поглубже, к самой середине, покачнулась на ветвях и перелетела на её сестрицу с противного берега, с которой та спуталась длиннющими лозами. Буян, что безмятежно пасся с той стороны, возле трёх древних осин, окруживших ту иву, встрепенулся, приподнял уши и хвост, признав девицу.
Сорока лихо, видно, проворачивая такой хитрый приём не впервые, прошелестела вниз и мягко, словно кошка, спустилась на землю. Встав на обе ноги, залилась звонким смехом, показуя на растерянного Извора пальцем и на не менее поражённого, но к тому же запыхавшегося Мирослава. А Извора разом накрыло. Словно пелену с глаз сняли, и ему всё явно теперь видитсят— узнал он эту ивовую русалку.
"Она! Это точно она! — осенило Извора. — Я должен был догадаться ещё тогда на берегу, когда она увела коней. Как я не мог понять этого сразу? И ведь это она, в образе малого отроча, провела во двор и затащила в баню, а потом рассказала всё Позвизду, своему отцу, и видеть не позволяла до свадьбы, и верно сама и калитку открывала, и тогда как и сейчас вечно в молодца переодевается, и сестра её кличет анчуткой, находясь в припадках, и ведун одноглазый говорил, что подсказку возле колодца оставил, и рубец у неё есть на груди, сам видел его край; и смех! Смех
