Не отдавай меня ему - Лия Султан

Перед глазами стоит она — её испуганные глаза, дрожащие плечи и шелковистые волосы, которые она по моему разрешению уже не покрывает. И этот проклятый, сводящий с ума запах.

Как же я скучал по ней. Все эти дни вдали я думал о ней больше, чем о родной дочери. И это неправильно.

В тишине кабинета я медленно возвращаюсь к реальности, осознавая, что я не могу её касаться. Нельзя. Она — жена моего брата. Она ранена, напугана и доверяет мне. Переступить эту грань сейчас — значит уподобиться Зауру, использовать её уязвимость. Я должен быть её защитником, а не ещё одним источником боли и смятения.

Я сижу так долго, пока напряжение в теле не начинает понемногу спадать, оставляя после себя лишь горький привкус. Всё пошло не по плану, но отступать некуда.

Спустя несколько дней, когда мои люди нарыли всё, чтобы раз и навсегда заткнуть Заура, я назначаю ему встречу на нейтральной территории — в закрытой VIP-кабинке одного из дорогих ресторанов. Я вхожу, когда Заур уже сидит за столом, развалившись в кресле с видом самоуверенного наглеца. На его лице играет кривая ухмылка, которая мгновенно исчезает, когда он видит мой настрой.

Я не трачу время на приветствия, швыряю на стол плотную папку. Она с грохотом приземляется рядом с хрустальным стаканом.

— Ознакомься, — хрипло и грубо говорю я, опускаясь в кресло напротив. — Очень познавательное чтиво.

Заур скептически поднимает бровь.

— Что это?

— История о том, как высокопоставленный сотрудник мэрии, — начинаю ровным, ледяным тоном, — годами получает многомиллионные откаты от строительных компаний. Подделывает заключения комиссий, признавая вполне добротные здания аварийными, чтобы их снесли и отстроили заново его “друзья”. Интересная судьба у тех, кто пытался противостоять, не находишь?

Заур хмурится и нехотя тянется к папке, открывает её и листает. С каждой перевёрнутой страницей его лицо становится всё бледнее. Он видит там всё — копии документов, выписки со счетов, фотографии его встреч. Всё, что собирали парни.

— Как думаешь, — не отрывая от него взгляда, продолжаю я, — что будет, если эта папка попадёт в нужные руки? К журналистам? Или прямиком в антикоррупционный комитет? Думаю, твоя карьера — это самое малое, что ты потеряешь. Это лишь дело времени.

Он с силой швыряет папку обратно на стол.

— Подсуетился, да? Чтобы защитить эту шлюху? — его голос звенит от злости. — Уже подложил её под себя?

Это становится последней каплей. Всё моё самообладание, вся выдержка испаряются в одно мгновение. Я резко вскакиваю, протягиваю руку через стол, с силой впиваюсь пальцами в его шею и с размаху ударяю его головой о столешницу. Глухой стук прокатывается по кабинке.

— Шакал, — прошипел я, чувствуя, как ярость застилает глаза. — Твой отец упустил твоё воспитание, и ты стал тем, кем стал. Не мужиком, а гнилью. Ещё раз подойдёшь к Латифе, ещё раз заикнёшься о ком-то из её семьи — и я камня на камне от твоей карьеры и репутации не оставлю.

Он пытается вырваться, но моя хватка железная.

— Мать… мать проклянёт тебя за это! — выдавливает он, захлёбываясь.

Я наклоняюсь ещё ниже, так что мои губы почти касаются его уха.

— Мать проклянёт тебя, урод, когда узнает о твоих садистских наклонностях и особых предпочтениях. Или ты думаешь, я не в курсе, с какими дешёвыми шлюхами, готовыми терпеть твою жестокость, ты развлекаешься?

Я с силой отталкиваю его от себя, и он, потирая шею, тяжело кашляет.

— На следующей неделе ты подпишешь все документы о разводе и навсегда забудешь, что когда-то был женат. Любое, малейшее движение в её сторону — и я прикончу тебя. Клянусь Аллахом.

Выпрямившись, я отряхиваю ладони, словно убираю с них грязь, и, не оглядываясь, выхожу из кабинки, оставив его одного с разбросанными по столу документами. По-хорошему, мне надо пустить их в дело, но жалко маму. Ещё один груз на моей душе: зная о коррупционных преступлениях своего брата, я умолчу о них. Однако теперь у меня есть рычаг давления, чтобы эта мразь больше никогда не сделала плохо Латифе.

Глава 21

Я возвращаюсь домой в девять вечера. Голова всё ещё забита сегодняшней встречей. Гнев на Заура кипит во мне, как ядовитый родник, отравляя всё внутри. Мне нужна тишина. Покой. Но едва я вхожу в прихожую, до меня доносятся звуки музыки.

Она играет. Снова.

Я иду в гостиную и останавливаюсь у двери, не решаясь войти, и замираю, прислонившись головой к косяку. Я не знаю, что это за мелодия — грустная, протяжная, полная какой-то щемящей нежности и тоски. Она льётся по дому, как лекарство, смывая грязь сегодняшнего дня. Я закрываю глаза и слушаю, но также прислушиваюсь к себе. Дрожь бежит по моей спине, а сердце начинает биться чаще, тяжелее, наливаясь странным, болезненным теплом.

Потом я всё-таки открываю глаза и наблюдаю за ней. Она сидит за инструментом, её милое лицо освещено мягким светом торшера. Длинные ресницы дрожат, пальцы порхают по клавишам с той хрупкой силой, что сводит меня с ума. Она вся — воплощение неземной красоты. Как самый прекрасный цветок Востока, раскрывающийся при лунном свете. Как я мог не видеть этого раньше? Она не просто красива. Она… другая. Из другого теста, нежели все женщины, которых я знал.

С Дуньей, моей покойной женой, нас свели семьи. Мы учились уважать друг друга, в нашей жизни со временем родилась тихая, спокойная привязанность. Но то, что происходит сейчас, когда я смотрю на Латифу, похоже на ураган. В душе всё переворачивается. Необъяснимое, дикое влечение, против которого бессилен всякий разум.

Она заканчивает играть, и в наступившей тишине я делаю шаг вперёд. Она поднимает глаза и видит меня. Вздрагивает, смущённо опускает ресницы.

— Джафар-бей, вы уже вернулись.

— Да, — отвечаю хрипло. Вхожу в гостиную и закрываю за собой дверь. — Нам нужно поговорить.

Она встаёт, её поза выдаёт напряжение.

— Что случилось?

— Я виделся с Зауром. Он подпишет все документы о разводе. На следующей неделе.

Её глаза расширяются от изумления и облегчения.

— Как вам это удалось?

— Неважно, — отрезаю я, не в силах и не желая вспоминать тот разговор. — Не думай об этом.

Она слабо и грустно улыбается, и грудную клетку прошибает, словно туда выстрелили и всё к чёртям раздробили. Эта улыбка — такая беззащитная и благодарная — сводит меня с ума.

— Вы снова будете