Жениться по любви - Бок, Хильдур

— Почему я должен его бояться?

Наёмница в кресле хохотнула, племянница с чародейкой хихикнули, а Елена, облизнув карандаш, принялась закрашивать им брови Дианоры, но перед этим великодушно пояснила:

— Мята якобы плохо влияет на мужскую силу. Вот пиво — то можно хлестать бочонками, и ничего не будет…

— Кроме пивного брюха, — вставила чародейка, колдовавшая над заварочным чайничком.

—…, а чашечка чая с мятой — это всё, это конец.

Ламберт мученически вздохнул. Кресло было новым, удобным и вообще не скрипело, огонь весело отплясывал в камине, треща и стреляя искрами, от окна потянуло терпким травяным запахом — ну вот ещё бы ко всей этой благодати разогнать бабскую банду, а? Только их разгонишь, пожалуй. К Георгу в кабинет, что ли, вернуться? Шевелиться однако было лень, даже злиться всерьёз было лень. Да и на что, собственно, было злиться? На то, что его жена учит его дочь читать и писать, а племянницу — краситься так, как это принято в большом городе, чтобы на графском балу над девчонкой не смеялись втихомолку, а то и в открытую? Или на то, что у неё есть с кем поболтать по-человечески, не подбирая каждое слово и не мечтая про себя украсить личико собеседницы роскошным фонарём?

— Потерпите немного, сир Ламберт, — усмехнулась, словно мысли его прочла, мужиковатая наёмница, щурившаяся, как кошка, на огонь. — Мы тут ненадолго, только обсушиться да выпить чаю… У вас ведь его ни на завтрак, ни на ужин, ни так просто не подают — ни кипрейный, ни настоящий из Серебряной Лиги, — Ламберт озадаченно посмотрел на неё, соображая, что ещё за лига, но наёмница, похоже, этого не заметила. — Вот и остаётся в вашей опочивальне чаепития устраивать, чтобы обеим баронессам глаза в столовой не мозолить. Матушке-то вашей даже я не нравлюсь, шестнадцатое колено благородной крови, а уж про Фриду, колдунью безбожную, я вообще молчу.

— Это я-то безбожная? — оскорбилась та. — Да я Сот молюсь чаще, чем ты Аррунга поминаешь! У здешней жрицы аж глаза на лоб полезли, когда я в чашу Сот золотую марку кинула.

— Как она тебя вообще в храм пустила? Приморозила ты её к полу, что ли?

— Ой, девочки, не начинайте опять, пожалуйста, — вздохнула Елена. — Сколько можно?!

«Девочки» переглянулись, одинаково, совершенно по-разбойничьи, ухмыльнулись, и сира Симона неуверенно проговорила:

— Двенадцатый год уже, да, Ледышка?

— Грызётесь двенадцатый год? — уточнил Ламберт.

Они опять переглянулись, опять одинаково ухмыльнулись и дружно ответили: «Ага». Постоянные напарницы, значит. Сработавшиеся и понимающие друг друга с полуслова. Это хорошо. Это значит, за дорогую супругу можно не бояться, как она тут одна, когда сам он где-нибудь на окраине Чёрного Леса.

Елена продолжала трудиться над личиком Дианоры; Герта, высунув от усердия язык, скрипела пером в новой тетради; сира Симона растеклась в своём кресле, а Фрида, которая почему-то была Ледышкой, напротив, деловито брякала чашками и журчала кипятком.

— Так, — скомандовала она, — сира Гертруда, иди сюда и сядь на кровать. Если обольёшь, её высушить проще, чем спасать амбарные книги из лужи. Пирожок с яблоками или плюшку с маком? Симона, тебе остудить как обычно? А вам, сир Ламберт? Или вы крутой кипяток пьёте?

— Остудить немного, — сказал он, слегка растерявшись под таким напором. Однако было в этом и что-то… привлекательное, пожалуй. Ничего не делать, ни о чём не думать, ни за что не отвечать — сидеть себе в кресле у огня, как и хотел, да ещё с чашкой мятного чая в одной руке и с пирожком в другой. Пожалуй, не такое уж это и зло — бабы, похожие на Фриду Ледышку.

А та сунула такую же чашку своей напарнице и, снова повернувшись к нему, провела раскрытой ладонью над повязкой.

— Я думала, мне показалось, — озадаченно проговорила она, — а у вас в самом деле просто перевязка, без всякой остаточной магии. У вас что, нет нормального целителя?

— Что значит, нормального? — обиделся Ламберт. — У нас есть отличная травница.

— Да? — покривилась Фрида. — И что делает эта отличная травница, когда раненый истекает кровью, которую она не может остановить? Написали бы в Гильдию целителей, глядишь, нашёлся бы какой-нибудь магистр первой ступени — мальчик с очень скромным опытом, зато с вот такими амбициями. Вы что, — удивилась она, глядя на недоумевающего Ламберта, — правда не знаете, как это делается? — Она уселась на подлокотник соседнего кресла и проговорила с явным удовольствием от возможности кого-то просветить: — когда чей-нибудь ученик наконец расплачивается с долгами наставнику и получает степень магистра, у него обычно две возможности. Вернее, три — можно стать военным лекарем, но это точно не наш случай. Так вот, мальчик или девочка с новенькой цепью на шее может остаться при своём наставнике и дальше: верный кусок хлеба, постоянные пациенты, потихоньку нарабатываемая репутация, а лет этак через двадцать можно и своих учеников брать. А ещё свежеиспечённый магистр первой ступени может махнуть куда-нибудь, где эти самые пациенты ещё не поделены между городскими целителями. Где не будет никакого верного куска, зато будет своё дело, свой опыт, своё имя. Нужно таким авантюристам обычно всего-ничего: патент местного сеньора и какой-никакой домишко в рассрочку. Если вашему брату не жалко того и другого, могу подсказать, как послать заявку в гильдию.

Ламберт покачал головой. Определённо, с приездом Елены Ферр как-то многовато всего начало происходить в Волчьей Пуще.

— Я скажу Георгу, — пообещал он. — Свой целитель — это вообще-то было бы неплохо.

— Вот, — сказала меж тем Елена, отойдя на шаг-другой от Дианоры, — посмотрите, сира Дианора, как вам?

Та посмотрелась в зеркало, восторженно взвизгнула и кинулась Елене на шею. Была Дианора девушка рослая, в отца, и Елена от её объятий заметно пошатнулась. Ламберт, правда, не очень понял, от чего племянница пришла в такой восторг, но с пониманием женщин у него вообще было неважно.

— Тётушка, — сказала Дианора умильно, — а меня вы так научите? И обращаться с приборами, когда их полный… как это называется? А, куверт! И танцевать? Вы же знаете модные танцы, правда?

Кажется, дорогую супругу пора было спасать от новообретённой племянницы.

— Дина, — строго сказал Ламберт, — а матушка твоя знает, где ты и с кем?

— Нет, дядя, — честно ответила она. — Но