Кровь песков - С. К. Грейсон

Глаза Невена заискрились:

— Не будем портить впечатление! Историю основания каждый год рассказывает королева, и рассказывает она лучше всех.

Я вопросительно посмотрела на Адерин, но они оба замолчали. У дворца шум достиг пика: ворота распахнуты, во дворе гуляки смеялись и переговаривались. Адерин повела нас сквозь толпу, мимо конной статуи в центре. Я снова подняла глаза к лицу всадника, к резкому подбородку и лукавой брови. Его украсили к празднику — венок из золотой ларреи опоясывал голову и спадал на шею коня.

У столов у стены Невен принёс нам напитки. Я понюхала содержимое кружки: пряно-цветочный запах; жидкость бледно-жёлтая, почти прозрачная.

— На праздник королева всегда достаёт лучшую лаку. Пей, пока под рукой самое лучшее, — подмигнул Невен.

Я отпила: язык обволокло, живот потеплел — приятно даже в тёплую ночь. Вкус ореховый и горьковатый, но не отталкивающий. Я смутно помнила ночи, когда взрослые в клане пили лаку и громко смеялись, но я тогда была мала и сама не пробовала.

Мы двинулись по толпе; почти каждый узнавал Адерин и Невена, и меня знакомили с куда большим числом людей, чем я предполагала живёт в городе. Я кивала, улыбалась, пыталась складывать имена в и без того переполненную голову — и проваливалась. Уже собиралась махнуть на это рукой, как над площадью спустилась тишина.

Все разом обернулись к дверям дворца. Створки распахнулись — и в свет вышла сияющая фигура. Королева Джиневра заняла верх ступеней; я раньше не замечала, что она невысока — даже стоя на ступеньку выше, едва доходила макушкой до плеч самых рослых мужчин. Но при факелах по обе стороны дверей, в шёлке, в котором огонь играл так, будто она сама — статуя из расплавленного золота, — она без труда сжала внимание толпы в железный кулак.

Она подняла руки, и шёпот угас — наступила плотная тишина, как общий задержанный вдох.

— Почти двести лет назад случилось нечто совершенно обычное и в то же время удивительно чудесное, — начала королева. — Двое полюбили друг друга.

Я вскинула брови и подалась вперёд.

— Келвар был великим всадником клана Катал, одарённым магией пустыни, как давно не видели. Враги падали перед ним, как зерно под серпом, — и многие стали страшиться его клана. Лорд Катала радовался этой силе и послал Келвара напасть на клан Падра, чтобы похитить дочь их лорда — он алкал их богатств.

— Келвар сделал, как велено, — унёс Аликс, дочь лорда, в ночи. На обратном пути конь Келвара угодил ногой в лисью нору и повредил ногу. Келвар был так связан с верным скакуном, что отказался отнять у него жизнь. Увидев это, Аликс — одарённая пустыней по-своему, целительница — вылечила коня. Пока они задержались, они узнали друг друга — и родилась одна из величайших связей, что знала Пустыня Баллан.

— Вернувшись в Катал, Келвар сказал лорду, что не станет выкупать Аликс, а женится на ней. Аликс послала весть и отцу — но оба лорда отказали, пригрозив изгнанием, если свадьба состоится.

— Келвар наполнился яростью: война кланов встаёт на пути любви — силы, более великой, чем они. Он воззвал к магии пустыни — для дела, какого прежде не видели. У подножия гор, где лагерем стояли кланы, пустыня изменила себя по его слову. Все племена — от песков до моря — почуяли, как дрогнула земля, пока город сам вырезал себя в камне горы — пристанище, где Келвар и Аликс могли бы жить.

— Он объявил город местом, куда любой из любого клана может прийти без войны и крови. Новым началом для народов Пустыни Баллан. В тот день мой дед, Келвар, стал первым королём города, названного в его честь.

Королева взмахнула рукой, указав на статую в центре. Теперь я видела в линиях её лица ту же решимость, что у каменного всадника.

— Сегодня мы празднуем не только Келвара и Аликс, моих дедов, но и то, что означает их убежище. Оно высечено магией пустыни во имя их связи. Так давайте праздновать дары Келвадана: мир, магию — и, превыше всего, любовь.

Толпа загрохотала, затопала; кубки взмыли — и все пили. Я осушила свой, и тепло лаки притушило внезапную резь в глазах.

По взмаху королевы загремели барабаны, перекрытые весёлой дудкой. Если раньше в воздухе было веселье — теперь он полнился радостью, когда люди пошли в пляс. Невен и Адерин быстро растворились: её руки взлетели над головой, он не сводил с неё глаз и положил ладони ей на талию.

Ритм вошёл в кровь; я приняла ещё кружку лаки и, прихлёбывая, покачивалась, заворожённо глядя, как море тел движется в такт. Солнце село; двор светили цветные фонари и пляшущие языки огня, и всё казалось сном.

Когда я допивала вторую кружку, чья-то ладонь легла на мой локоть. Я не вздрогнула: ночь и алкоголь расплавили меня, сделали мягкой. Обернувшись, увидела улыбающегося мужчину — с ним меня днём знакомила Адерин. Имя не всплыло, но я помнила шутку, над которой смеялась.

— Нет настоящего праздника без хоть маленького танца, — прокричал он, пересиливая музыку.

— Я не умею! — почти выкрикнула я в ответ.

— И я не умею, — оскалился он. — В этом и смысл.

Я невольно улыбнулась и кивнула, позволив взять у меня пустую кружку и отставить на ближайший карниз. Мы протиснулись ближе к центру, к статуе, где было гуще.

Я повторяла за соседями — мягко раскачивалась в такт. Мужчина двигался рядом со мной, и я поймала себя на широкой улыбке: сердце отбивало барабанами. Танец вышел без изящества — я подняла руки, лёгкий смех сам вырвался. Может, это лаха, а может — чувство, которое подняла история королевы, но я вдруг ощутила себя живой как давно не чувствовала — с той самой ночи, когда чужая рука прижала моё горло, и внутри всё вспыхнуло.

Я закружилась, и пурпурный шёлк взвился вокруг. Взгляд снова зацепился за статую. Я встретилась с каменными глазами — и внутри что-то сдвинулось: то, что спало всю мою ссылку и только недавно шевельнулось. Ладонь партнёра на бедре вдруг стала слишком ощутимой — как все прикосновения в первые дни в городе. Барабаны больше не несли — они давили, сжимали, будто стены дома Адерин в темноте, когда я оставалась одна.

Я запнулась в тесных сандалиях; гладкий шёлк заскользил по коже, как горячий песок. Партнёр успел ухватить меня за локоть, но я дёрнулась и снова споткнулась. Он нахмурился — с тревогой.

— Перебрала лаки? — крикнул