Жена для Императора морей (СИ) - Ева Кофей
— Это не татуировки, это ключ к стране мороженого, милый мальчик, ты будешь просто мальчиком в моих глазах, волосы у тебя прекрасные… — она вздыхает мечтательно и тянет его за собой. — Здесь еда не та! Ты удивишься, какой она бывает… живой!
— Разве можно есть живую еду? — морщится он, и сам не замечает, как уходит за ней всё дальше. — Если бы со мной говорила булочка, например, — лижет он клубничный шарик мороженого, — я бы не смог её съесть. И это мороженое бы меня пугало. Знаешь почему? Потому что я его лизну, а оно меня за язык схватит. Жутко очень. Хочешь? — предлагает ей. — Оно тоже вкусное. А ты меня потом угостишь шоколадным. Угостишь же?
— Конечно, там, куда я тебя веду, будет всё, что захочешь. Вечно, вечно, вечно… — эхом отдаются её слова.
Дверь поддаётся со скрежетом. Странно, что никто ещё ничего не вынес, одна она такая что ли?
Такая… с русалом в единороге и курортным Романом напротив?
— ОПЯТЬ ТЫ, ЖРИЦА ЛЮБВИ! — громыхает голос.
Ей уже кажется, что это всё записанные фразы, но про любовь-то как совпало!
Она вскрикивает, но хватает бусы, что лежат нетронутые, на том же месте. И выбегает из лавки, словно ужаленная. Тяжело дышит, хватается за сердце, роется в… сумочке, достаёт последние три тысячи из тех, что можно было тратить, швыряет за порог и ищет глазами Алёшку.
Он оказывается на другом конце улицы с…
— Сссс, — срывается с места Люба. — Эй, куда!
Алёшка её не слышит, зато слегка замедляет шаг, сообразив, что его куда-то уводит незнакомка.
— А… надо тёте Любе сказать, — лепечет он, чувствуя подбирающийся к сердцу страх.
— Да, знаю я твою эту тётю! Не отдалась она морю в детстве, теперь бегает тут как сумасшедшая среди людей! Между мирами. Зачем её спрашивать, дурную? Идём, быстрее…
— Не отдалась, это как? — морщится он, пытаясь понять о чём речь. — Типа… не отдала… что?
Афина замечает предмет разговора. Да, именно что предмет, раз не уплыла из Саратова в своё время! И сворачивает с Алёшкой за угол.
На ходу продолжая заговаривать мальчишке зубы:
— Есть такой обряд, как дань морскому королю. Или царю. Или даже богу. По-разному называют, но не суть. Среди людей иногда рождаются дети, которые могут жить как на суше, так и в море. И метка у них морская обязательно будет. В виде родимого пятна необычной формы. По ней родители и должны понять, что их ребёнок — дань повиновения морям. Они обязаны оставить дитя у воды, чтобы верховная ведьма забрала и отдала королю. Такие дети всегда были на особом счету. Но ты, наверное, не слышал об этом ничего… Связь этого мира с миром, где есть место магии, с каждым годом становится всё слабее. Лишь единицы верят в русалок и ещё рассказывают о них сказки.
Несмотря на то, что они бегут быстро, речь её плавная и приятная уху, словно журчание воды.
Но Алёша вдруг упирается пятками и останавливается, поворачивая назад. А так как незнакомка руки его не отпускает, то он пытается тянуть её за собой.
— Мне нельзя уходить без спроса. Даже за сказками. И мороженое уже рас… таяло, — роняет он огорчённо, когда и клубничное плюхается об асфальт. — Ну вот…
Афина качает головой и тянет его за собой на крутую, неприметную тропку, ведущую от лавочек прямо к морскому берегу.
— Слушай сказку дальше, непослушник!
Люба едва продирается сквозь будто бы замедлившиеся время, бусы на её шее гремят змеями, хотя маленькие, возможно, и не настоящие вовсе жемчужинки, не должны издавать такой звук.
— Что здесь происходит? — кричит она. — Отпустите мальчика!
— Сама воровка! — прожигает карлица её взглядом синих глаз. — Бусы мои стащила, да как умудрилась, чтобы я не заметила!
— Да я и сама не заметила! — возражает Люба, которую эта тема очень сильно задевает. — Ребёнок здесь при чём?!
— Я здесь при чём? — вторит ей Алёша и… кусает со всей силы своих молочных зубов карлицу за руку.
Она вскрикивает скорее от неожиданности и крепко прижимает его к себе.
— Хорошенький, — шепчет, — маленький, молочный ещё, но большой, есть где разгуляться, волосёнки светленькие, люблю блондинов, глазки вкусненькие…
Люба кривится, наблюдая за этим. Карлица ухмыляется.
— Ладно, отдам тебе бусы взамен на ребёнка, так уж и быть!
Алёшка всхлипывает, но уже не отбивается. Слишком странно всё, и это заставляет пугаться ещё сильнее.
— Эм, — пытается подобрать он обращение к незнакомке, — феечка? Пусти…
— Я Афина! — она, будто чтобы успокоить ребёнка, принимается гладить его по животу.
— Кто ты такая? Зачем тебе мальчик и как ты связана с… ты знаешь, с чем! — не решается Люба сказать о русалках при Алёшке.
Ещё чокнется, а будто её одной мало!
— Афина, так Афина, — не спорит Алёша. — Но тебя уже видели, пусти! Знаешь сколько…
Как же это заумное слово называется?
— Сколько за… Кибеник. Киднепик… Ки… За похищение детей, короче, тебе светит? Мой папа милиционер!
Точнее, друг его папы, а папа так, просто как-то связан с этим. И бизнес у него ещё. Но какая разница, правда?
У карлицы глаза сиреневеют от гнева!
— А я ведьма семи морей, — раздаётся жуткий шёпот, будто сам ветер озвучивает её мысли, а над ними сгущаются тучи, — проводник между миром магии и людьми, сестра Морского Короля, подруга ветра и дождя…
— А дальше рифму не нашла! — будто продолжает за ней Алёша, хотя у самого сердце замирает от страха и будто обдаётся кипятком.
Или то не сердце?
Он коротко икает, а затем слишком плотный завтрак с примесью мороженого выходит прямо под ноги ведьмы.
— Видимо, — бормочет Алёшка, — всё-таки не мужчина ещё…
Ошиблась тётя Люба, не нужно было для настоящих мужчин завтрак брать.
И глаза начинает щипать от слёз. Обидно. Очень обидно. Не мужчина!
— Нет, не ребёнок! — будто вторит ему Афина. — Плохой завтрак, нездоровый!
Глаза её снова становятся яркими и синими, как само море.
— Но это всё в прошлом, — добавляет она, — теперь я обычная торговка ракушками! Привычки старые дают о себе знать…
Она отшатывается от Алёшки, и его берёт на
