Дневник травницы - Канна Шорен
— Мила! — разгневался Деян. — Ты хоть послушай сначала!
— Вещай, брат, вещай, — произнесла Есения, пытаясь успокоить брата.
— Я не ухожу со службы. К лету князь перебрасывает дружину нашу, из пяти десятков хлопцев, на охрану… деревни Соловки! — с торжествующей улыбкой произнёс он.
— Сюда?! Но как же?..
— Князь приказал начать строить оборонительную стену и помогать перестраивать дома, охранять всех, от мала до велика. Деревня уж больно быстро растёт, не иначе как скоро даже вторая целительница понадобится да свои войска. И я… и я решил наконец унаследовать землю и жениться.
Есения прикрыла рот, чтобы не завизжать и тихо плакала с улыбкой в глазах. После смерти родителей земля, принадлежащая их семье, отошла до взросления детей под крыло старосты деревни. Он, на благо, был честным и хорошим человеком. Землю вспахивали и засеивали всей деревней, тщательно заботясь о ней. Часть урожая, пусть и меньшая, отходила семье священника, в чьём доме жили сиротки, а оставшееся отдавалось остальным жителям деревни поровну. На удивление, за года никто из детей не слышал ни слова упрёка в свою сторону, а люди не жаловались на работу не на своей земле.
Согласно законам, земля делилась между сыновьями. Но Анастасий, ещё в раннем возрасте ушедший учиться церковному делу, отказался от своей доли. Сестры же ничего, кроме приданого и денег, не забирали из отчего дома. Разве что Есения, вопреки законам, забрала дом наставницы после смерти, но на подобное закрывали глаза, ворча только, что целители вне законов и правил. Деян же из-за своей службы у князя не мог никак унаследовать земли и начать ими управлять. Но теперь…
— Я нескончаемо рада, Деян, — утирая слёзы рукавом, произнесла девушка. — Отец и матушка гордились бы тобой.
Родственники ещё недолго обсуждали какие-то, казалось, неважные и одновременно важные вещи, вспоминали смешное детство вместе. Мила рассказывала о свекрах, что с теплотой и нежностью, несмотря на разницу в статусе, приняли невестку как дочь, а маленького внука обожали и баловали. Они, будучи купцами, предложили ей научить такому же вышиванию многих мастериц, нанять их за деньги к себе, а их рукоделия продавать путешествующих по всему свету торговцам, да самим развозить. Деян же рассказал о последней осенней охотничьей вылазке, где они случайно разбудили недавно погрузившегося в зимнюю спячку медведя. Лесной хозяин едва не разодрал бравых вояк, но слаженная их работа привела к победе над ним. Из его шкуры жёнке князя, княгине, сшили тёплую, но ужасно тяжёлую шубу. Анастасий не мог похвастаться ратными или торговыми подвигами, лишь рассказал, как ему доверили перепись древнего, возрастом не меньше пяти веков, священного писания. Его тяжёлые страницы хранили груз времён, труд поистине искусного переписчика, выводящего каждую букву часами, рядом с которыми меркли все драгоценные камни мира.
* * *
Солнце начало заходить, когда гости засобирались уходить. Им предстоял пусть и недолгий, но путь назад. Святослав, разбуженный после приятного дневного сна, раскапризничался, желая остаться в обнимку с кошкой подольше. Его удалось умыть, переодеть и даже снова накормить. Когда все были готовы к выходу, остатки пирога отданы каждому в дорогу, только тогда проснулся Яромир. Будучи заспанным, он медленно передвигаясь на костылях и зевая, всё же проводил гостей до самого порога, а Есения же вышла на улицу, на прощание взяв с родных обещание навестить её и провожая их удаляющиеся в сгущающихся сумерках фигуры взглядом.
— Ты давно не спал, верно? — девушка вернулась в тёплый дом, когда из поля зрения исчез последний гость.
— Не хотел вам мешать.
— Подслушивать — плохо. Или тебя этому в детстве не учили?
— Учили, учили, — рассмеялся Яромир. — Они — хорошие люди. Ты можешь ими гордиться.
— Да…
И снова предательские слёзы побежали по её щекам. Никогда она так много не плакала от счастья и горечи, чем в этот день.
Глава 17
«Здравствуй, дорогой дневник!
Вчера был второй день месяца Холодной Метели. И он определённо задал жару мне и всей деревне. Пять рожениц! И одна я! Будь у меня ученица или коллега, пришлось бы в разы легче.
В середине весны, сразу после схода снега и обильных дождей, крестьяне вспахивают землю для посадки различных культур, сопровождая всё песнями, танцами, смехом и… нередко любовными утехами. К лету обычно пары уже знают о предстоящем пополнении в семье, нередко они даже не женаты, отчего устраиваются вскоре свадебные гуляния. А к середине зимы мне приходится разбираться с последствиями их игрищ, принимая роды, нередко до дюжины дней подряд, не досыпая и не доедая.
Клянусь, этой весной я раздам всем девкам противозачаточные чаи! Я люблю детей, но ещё пару дней, подобных вчерашнему, и я самолично каждой не поленюсь приготовить чай! А может, даже мужчинам что-нибудь раздам.
С рассвета прибежал младший самый мальчишка из дома старосты деревни. Самая младшая его невестка с заката ходила со схватками. Ещё наставница приучила рожениц и их мам звать целителей только если прошло полдня или случалось что-то из ряда вон выходящего. К моему приходу сил у неё почти не осталось, а раскрытие ещё не достигло даже пяти сантиметров. Чтобы восстановить ей силы после почти бессонной ночи, мне пришлось её принудительно уложить на бок и усыпить с помощью магии. Уж лучше она в потугах будет сонной, чем еле живой. И я бы осталась в доме старосты до самых её родов, если бы не сообщили о родах ещё двух женщин, которые с прошлого вечера ходят со схватками. На благо, они были соседками. Легче от этого стало совсем ненадолго, ведь родить они решили друг за другом с разницей меньше чем в двадцать минут! Едва отделился послед у одной, мне пришлось бежать к другой, едва успев обмыть руки. У второй ещё и оказалось двое малышей, отчего и без того уставшая мать не могла вытолкать из себя послед. Мне пришлось колдовством добавлять ей сил, потом она будет лишь спать чуть дольше из-за этого. В таких заботах пришло время обеда.
Я засобиралась домой, наконец-то поесть самой и позаботиться об оставленном мной Яромире. Конечно, я попросила послать еду ему, но это всё же то, что увидеть воочию, осмотреть да сделать перевязку. Однако, у благодарной семьи были другие планы. Меня принудительно усадили за общий стол и потчевали густым киселём да ароматной картошкой. Отказаться не имела право, люди верили, что накормить благодетеля — акт вежливости.
