Спящая царевна. Совершенно секретно - Надежда Черпинская
Делия поражённо ахнула.
— Люди? Люди убили? — ошеломлённо переспросила она. — Как же так?
— Люди, Делия, люди… — он оторвался от окна, со злой горечью посмотрел ей в глаза, — если их так назвать можно. Это у вас там серые-белые-фиолетовые… А у нас — человек за всё в ответе.
Андрей опустил голову, не в силах видеть эту муку в её чистом взгляде — царевнам из сказки, наверное, сложно представить, как жестока бывает жизнь. Хотя… она ведь тоже знает не понаслышке, что такое война, и сюда не на бал прибыла. Может, и стоит ей рассказать…
Вроде и привык уже всё в себе таскать столько лет, а с ней вот, как ни странно, поделиться хочется.
Ох, Беркут, чего, спрашивается, тогда рычал на неё, чтобы не лезла в душу? А теперь, значит, сам готов… распахнуть её… душу эту самую…
Ну и готов! И что?
Андрей поковырял пальцем сучок на столешнице.
— Батя… он лес больше жизни любил. Понимаешь? Влюблён был в лес, в горы эти, в тайгу, в землю родную. Он ведь за неё сражался… У нас, Делия, тоже тут война была такая, что… Даже у нас, детей, уже после победы рождённых, от разговоров о ней кровь в жилах стынет. Столько жизней по всему миру она отняла. Но самые страшные битвы здесь, у нас, происходили. Не в Ржанке, конечно. Сюда враги не дошли. Но каждый советский человек знает теперь, как это больно, когда твою родную землю топчут враги.
— Неужели и войну люди затеяли? — снова ужаснулась Делия. — Поверить не могу… Никогда люди против друг друга не сражались. У нас только один враг — Серые. Да ещё в прежние времена с «сынами тьмы» у ариев битва была. Может, это… Серые?
— Нет, Делия, мы с людьми бились, с фашистами. Они, кстати, себя как раз называли арийцами, — криво ухмыльнулся Андрей, — и хотели все другие народы уничтожить, чтобы только арийцы и жили припеваючи на белом свете.
— Не может такого быть! — рьяно замотала головой Делия. — Сколько бы веков не прошло… Не могли наши потомки забыть, что каждая жизнь бесценна. Может, это тоже происки Серых… — глаза Делии вдруг широко распахнулись, словно её озарило. — Андрей, а если они специально так говорили… Что бы имя нашего народа опорочить, чтобы память о нас осквернить, а? Ведь теперь все думают, что арии — это злодеи и убийцы… А мы никогда не проливали кровь своих собратьев, никогда!
— Тише, тише, не волнуйся так, — Беркутов на секунду коснулся её руки, чуть сжал ладонь. — Очень может быть, что ты права. Идеология у них сплошь на вранье была построена. Так что… ведь действительно… Слушай, но если они хотели, чтобы вас ненавидели, значит, они о вас знали? А кто мог знать про твой народ, который ни в одном в учебнике истории не упомянут? Получается… за этим всё-таки Серые стояли…
— Вот они только и мечтают людской род в рабов превратить или вовсе уничтожить, — согласно кивнула Делия. И тотчас спохватилась: — Ой, Андрей, прости! Я тебя от главного отвлекла… Ты же про отца говорить начал…
— Да я сам на войну свернул, — махнул рукой Беркут. — Просто эта боль до сих пор под кожей у нашего народа сидит, по венам как кровь бежит. Даже у тех, кто сам на фронте не был. И не знаю, сколько должно времени пройти, чтобы отпустило. Наверное, никогда такого не будет… Батя тоже эту войну в сердце носил, как осколок. Он успел фашистов побить, да потом ранен был серьёзно в сорок четвертом, и его списали. Победу уже дома, в Ржанке, встречал. И после того, как она за родную землю сражался, она ему ещё ближе и роднее стала. Он её сберечь хотел для будущих поколений. Потому и работать напросился лесником и егерем заодно. Рабочих рук не хватало, его поставили, хоть после ранения он уже не такой шустрый был, как до войны. И всё равно задора в нём было хоть отбавляй, и работа любая в руках спорилась, охотника лучше него во всей Ржанке было не сыскать…
Беркутов улыбнулся этим воспоминаниям, сейчас отец для него снова был как будто жив. А Делия невольно скосила взгляд на фотографию, про которую спрашивала недавно.
— И меня он сызмальства с собой в лес брал, — продолжил негромко Андрей. — Наверное, мне ещё и трёх не было. Ходил ещё плохо, а за батей топал… Пыхтел, но шёл, не жаловался. Знаешь, как с ним интересно было! Он меня всему учил, лес мне в сердце вкладывал. Про каждую травинку, про каждого жучка рассказывал. Зверя, птицу показывал, повадкам их учил. Ну и так… костёр как жечь, воду добыть, еду найти, если без оружия и припасов вдруг очутился один. Как тропами лесными ходить правильно, это тоже он показал. Чтить тайгу с её законами учил. Вот так… Словом, Дель, за всё, что знаю и умею, бате низкий поклон.
Андрей замолчал ненадолго, собираясь с силами, чтобы рассказать о самом тяжёлом. Делия терпеливо ждала, не торопила.
Наконец вздохнул и продолжил:
— В тот день я тоже был с ним…
* * *
Андрей сам себе удивлялся — оказывается, он всё помнил так, словно только вчера пережил этот ужас и внезапно обрушившиеся на их семью горе.
— Весна в том году была ранняя. В мае уже теплынь стояла. Снег только на вершинах остался. А в лесу — благодать. Вот отец и забрал меня с собой. Осенью меня в школу хотели отдавать… Вот он и сказал, дескать, следующий май уже за партой будешь сидеть, а пока ещё по лесу побегаешь… Мы ходили каждый день по лесу на обходы. Всё как обычно… А тогда… вышли к озеру… И он… наверное, отец услышал что-то или увидел, но мне не сказал. Просто вдруг велел спрятаться и сидеть тихо. Там нам на пути кедр упавший попался — такой выворот, ну, будто настоящая берлога между корней. Вот батя меня в эту яму и затолкал, ещё лапником сверху прикинул. Наказал, чтоб сидел на месте, тихо, как мышь, пока он не вернётся. Я и послушался. Отец он строгий был, суровый, два раза не повторял. Да мне и не надо было! Знаешь, никогда он на меня руку не поднимал, а вот умел так сказать, что мне и в голову не приходило ослушаться.
Андрей замолчал ненадолго,
