После развода в 40. Между нами твоя истинная (СИ) - Екатерина Гераскина

— Кристина… ты должна поесть.

— Арден, — перебила я его.

— Орелия заплатила за то, что сделала с тобой. Сандра тоже. И даже Сиятельная Тьма расплатится за всё. Никто… — он тоже процедил слова, придвинулся, положил на мои щеки ладони, потом посмотрел мне прямо в глаза. Коснулся моего лба губами. — Никто больше не обидит тебя. И даже я.

— Твой ящер…

— Я избавился от него, — жёстко ответил он. — Он перекрывал мне разум. Я не осознавал себя.

— Как… избавился? — я не сразу смогла сглотнуть.

— Есть заклинание отказа, — тихо сказал он.

— Но… как же твоя истинная?

— Её нет. Я подал прошение о разводе. Документы будут отправлены родителям Орелии.

— Но… она же беременна…

Он резко выдохнул.

— Она убила нашего ребёнка, Кристина, — сказал он глухо. — Когда пыталась подчинить мою волю, вызвать ящера и удержать его любой ценой.

После этого Арден рассказал мне… ВСЁ, не скрывая боли и не стараясь сделать её тише.

Он говорил о том, как его травили. О том, что он сам — собственными руками — выпил зелье Орелии, подчиняющее волю. Как не распознал в ней корысть и ту подлость, что пряталась за внешней хрупкостью и капризной женственностью. Как оказался слеп и глуп, не допуская мысли, что Орелии вздумается подчинить его волю и, что она всеми силами решит держаться за него, а не смириться с тем, что между ними ничего не будет.

Он признался, что всё пошло прахом в тот момент, когда он прямо обозначил ей свою позицию: отослать подальше, полностью обеспечив ее жизнь.

И рассказал, как после этого разговора он оставил её — уверенный, что всё окончено. А на следующий день она вызвала его снова, сказав, что ей нужна помощь. И он пришёл… А потом он очнулся уже в постели с ней.

Он говорил об этом глухо, почти без эмоций. Говорил, как снова и снова терял контроль над собой. Как ящер внутри него уже обладал собственной волей, характером, намерением. Не просто силой — разумным, хищным стремлением.

Арден говорил о том, как сражался со своим ящером. О том, как дракон внутри него перестал быть инстинктом и стал самостоятельным, опасным сознанием.

И пока он воевал с внутренним зверем, пока пытался удержать рассудок и не дать разрушить всё вокруг, время было безвозвратно упущено…

Он рассказывал это ровно, без крика и без жалости к себе.

Но каждое слово било точно в цель.

Я слышала в его голосе не оправдание, а приговор самому себе. И, боги… от этого было только тяжелее.

Я слушала его и ловила себя на странном ощущении: мне было больно, но не так, как я ожидала. Не ревность жгла изнутри — она пришла короткой, острой вспышкой и тут же ушла, оставив после себя опустошённую тишину. Брак. Любовница. Истинная. Всё это звучало как что-то чужое, будто происходило не со мной, а с кем-то другим. Разлука в полгода сделала свое дело.

Но вместе с этим накатывало другое. Осознание. Грубое, тяжёлое, почти физическое.

Он позволил этой женщине войти в его жизнь.

Я могла сколько угодно говорить себе, что он был под воздействием, что магия ломала ему волю, что я сама не знала всей правды. Но внутри где-то глубоко всё равно было: он там был. С ней. В браке. А я в это время бежала, пряталась, выживала, носила под сердцем ребёнка и училась не умереть от тоски.

И всё же… я смотрела на него сейчас — на этого изменившегося, собранного, холодно-спокойного мужчину — и понимала: он не врёт. Он был открыт.

— Я пришёл в себя через две недели после свадьбы, — сказал Арден. — По-настоящему пришёл. Когда очнулся — понял, что на пальце кольцо, что рядом женщина, которая называет себя моей женой, а я… я не помнил, как согласился.

Он смотрел на меня прямо, не пытаясь смягчить слова.

— Я виноват, Кристина. Не потому, что меня сломали. А потому, что позволил этому случиться. Потому что вовремя не отрезал себя от истинной, хотел уладить все. Убедить ее, что наша связь ошибка и у каждого есть своя жизнь. Я виноват, что не ушёл сразу. Не отправил её прочь. Это моя ответственность. И я её принимаю.

Мне хотелось что-то сказать. Что угодно. Но слова застряли в горле.

— Я хочу оправдаться… в твоих глазах — продолжил он. — Я был слаб там, где должен был быть жёстким. И за это заплатили все. Ты — больше всех.

Он замолчал, на секунду сжал челюсти — единственный знак того, сколько усилий ему стоило держать себя в руках.

— Я прошу у тебя прощения. Я предал твоё доверие.

Сердце болезненно сжалось.

— Я не смею просить тебя быть со мной, — сказал он тихо. — Не смею требовать чувств. Но я клянусь тебе: я буду защищать тебя до конца своей жизни. Тебя и наших детей.

Он держал меня за лицо. Вглядывался в мои мокрые глаза.

— Если ты скажешь уйти — я уйду. Если скажешь держаться рядом — я стану щитом. Но я больше никогда не позволю никому ломать твою жизнь. Ни мне. Ни другому. Но я прошу тебя дать мне шанс. Шанс все исправить. Доказать тебе, что больше не подведу вас.

Я сидела, положив ладони на живот, чувствуя, как тихо шевелится наша дочь.

— Прошу… прости…

Наступила тишина.

Глухая. Тягучая. Вязкая, как смола.

Я молчала.

Молчал и он.

Его взгляд метался по моему лицу, цеплялся за губы, за глаза, за каждое едва заметное движение. Он искал ответы на свои мольбы.

Я сглотнула.

Горло пересохло так, словно я не говорила годами.

Когда голос всё-таки прорвался, он вышел хриплым, неровным, чужим:

— Ты сказал о наших детях.

Я подняла на него глаза.

— У нас… только одна общая дочь.

Он вздрогнул. Это было почти незаметно — лишь напряжение в плечах, стиснутая челюсть. А потом он медленно вдохнул, словно собирался с силами перед прыжком в пропасть.

— Крис… — его голос сорвался. — Наш сын выжил.

И в этот миг мир вокруг меня перестал существовать.

Глава 53

— Наш сын выжил.

Я не сразу поняла смысл. Слова дошли не сразу, а по частям, как холод, который сначала касается пальцев, потом ладоней, а уже потом проникает в