Укушенная (ЛП) - Грей Джордан Стефани

Несчастный случай. Её смерть.

Её смерть.

Я вскидываю голову, и низкий рык раздаётся между нами. Мои кости начинают скручиваться и трещать, но я сдерживаю ярость. Подавляю её взрывной накал. Вместо этого я сосредотачиваюсь на предательстве. Его предательстве.

— Она была человеком, — медленно произношу я. — Она была моей лучшей подругой. — Я смотрю на него, и насыщенный фиолетовый цвет моих глаз отражается в ониксовых решётках. — Назови её по имени, чёртов трус.

И он это делает. Это звучит как проклятие.

— Селеста, — говорит он, отказываясь отступать. — Прости, Ванесса. Это была моя работа.

Этого достаточно, чтобы я сделала выпад.

Я бросаюсь на него, опрокидываю на спину и вспарываю ему грудь когтями. До самой кости. Он не сопротивляется. Он не поднимает ни одной руки, а моя грудь вздымается, и я плачу ещё громче. Я оплакиваю его, как небо, разверзшееся во время урагана, и я не могу это остановить. Горе, гнев, предательство, печаль… Всё это закручивается в смертельный вихрь. Мир вращается вместе с ним. Быстрее, быстрее.

Он убил её.

Каликс убил Селесту.

— Как ты мог? — Я режу ему руку. Плечо. Я собираюсь убить его. Я должна убить его. — Как ты мог?

Между нами проливается кровь, но этого недостаточно. Этого никогда не будет достаточно, чтобы восполнить то, что я потеряла. Селеста. Её смех. Её улыбка. Мой дом. Он причинил ей боль. Он убил её.

— Чудовище, — кричу я. — Ты — грёбаный монстр.

— Я знаю, — выдыхает Каликс. — Знаю.

Как и в нашей схватке на поле, он лежит здесь, позволяя мне причинять ему боль. Позволяя мне выпотрошить его, как он поступил с ней. Я вонзаю коготь ему под рёбра, и он смотрит на меня с решимостью, ярко горящей в его алых глазах. Он не отвечает. Он ничего не говорит. Что ещё он может сказать?

Я собираюсь вырвать его сердце.

«Это была моя работа», сказал он.

Он лжец. Грязный, отвратительный предатель. Мои пальцы сжимают тепло его быстро бьющегося органа. Теперь он задыхается, шепча моё имя, будто это обещание. Но я в это не верю. Я не верю ни единому его слову.

Он украл у меня Селесту. Он украл всё…

— Ванесса! Что, чёрт возьми, ты делаешь? — Син сбивает меня с ног за секунду до того, как я успеваю вырвать сердце Каликсу.

Каликс переворачивается, задыхаясь, кровь льется из раны на его груди. Он едва может зажать раны, хотя и старается. Кровь покрывает его пальцы, его руки. Так много крови. Так много красного.

Син прижимает меня к камню, используя всю свою силу, чтобы надавить на меня.

— Отвали, — шиплю я, вырываясь из-под него. — Он убил её. Он убил её!

Слёзы льются ручьём. Стекают по моим щекам, на волосы. Вниз по платью. Чёртово дурацкое платье. Чёртов дурацкий замок. Я ненавижу это место. Каликса, королеву, всех их — они могут умереть. Они могут умереть, и это больше, чем они заслуживают.

— Ванесса, — шепчет Син, стараясь оставаться нежным, даже когда его прикосновения становятся жёстче. — Ванесса, ты должна остановиться. Остальные услышат. Они придут. — Я извиваюсь под ним, дикая и взбешённая, но он не смягчается. — Ванесса, пожалуйста, не заставляй меня принуждать тебя.

— Ты не посмеешь…

— Ты собираешься убить моего кузена.

Я свирепо смотрю на него и щёлкаю клыками у его носа. Он рычит, сжимая мои щеки и заставляя меня оставаться неподвижной, его взгляд вспыхивает, а голос становится глубже.

Нет.

Я протискиваю колено между нашими телами и собираюсь ударить его в пах, но…

— Перестань двигаться, — шепчет Син, и его слеза падает мне на губы.

Я замираю. Напряжение внутри меня ослабевает, нить за нитью, пока я не обмякаю. И мои мысли — они по зловещей спирали возвращаются к настоящему. Син. Золотой принц. Такой красивый, возвышающийся надо мной. Парень, которого я люблю.

Как он мог заставить меня?

Син содрогается, агония выплёскивается из него горьким, мятным запахом. Он поворачивается к кузену, и его власть надо мной ослабевает.

— Иди, — приказывает он Каликс. — Возвращайся в свою комнату. Спи. Приготовься к церемонии.

Каликс, спотыкаясь, поднимается на ноги. Его раны заживают, но на коже проступает кровь.

— Она…

— Уходи.

Я не знаю, то ли Каликс был принуждён, то ли просто решил подчиниться, но он выбегает из подземелья, не оглядываясь. И я… я не могу дышать.

Каликс.

Это был Каликс.

Я не могу перестать плакать. Я не могу перестать ломаться.

Син вытирает мои слёзы, его голос становится грубым, когда он говорит:

— Я должен отнести тебя в твою комнату, Ванесса. Пожалуйста, помолчи.

И я знаю, о чём он просит. Он просит меня оставаться в живых. Потому что, если я закричу, если я убью, они убьют и меня тоже. Неважно, кто это сделает, это будет их работа. Точно так же, как Каликс убил мою лучшую подругу.

Я смотрю на Сина, когда он поднимает меня на руки и несёт вверх по лестнице. Он сильный. Защитный. Верный. Но что-то… что-то всё равно не так. Он не шокирован. Он не удивлён.

«Я не убивал твою подругу», сказал он. Так много раз. Всегда честен. «Я не убивал твою подругу».

Он мчит нас по замку со сверхъестественной скоростью и швыряет в мою комнату. Прежде чем я успеваю закричать. Прежде чем я успеваю среагировать.

Прежде чем я успею сообразить, что Каликс был не один в этом предательстве.

Моё сердце бьётся в мучительном ритме. Син опускает меня на кровать. Он вытирает грязь, кровь и слёзы с моего тела. А я смотрю на него. Я могу только смотреть на него.

— Теперь ты можешь двигаться, — шепчет он, освобождая меня из тюрьмы, которую он соорудил из моих костей.

«Когда ты кусаешь человека, жизнь, которую ты ему даришь, должна откуда-то исходить. Из души».

Мои когти исчезают вместе с болью от очередного перелома, за ними следуют клыки, и я почти не могу даже говорить. Если я выскажу это, то не смогу взять свои слова обратно. Я не смогу забыть правду. Но Син смотрит на меня сверху вниз, и его пальцы так знакомо касаются моей кожи, и наши сердца… наши сердца бьются в унисон. Наши души бьются в унисон. Раньше я думала, что это совпадение, что мы просто созданы друг для друга, но это не так.

— Это был ты, — шепчу я. — Ты укусил меня.

Я отчаянно хочу, чтобы он сказал, что я не права, но он не может. Я буду знать, что он лжёт.

Второй волк выбегает из тени, хватает меня своими челюстями и…

… и кусает. Он перестаёт прикасаться ко мне и выпрямляется. Мои рёбра ломаются между его зубами, клыки разрывают плоть на моей талии.

Скажи мне, что я ошибаюсь, хочется кричать, умолять. Скажи мне, что не ты разрушал мою жизнь.

— Я не мог позволить тебе умереть, — говорит он вместо этого. — У меня были варианты: позволить Каликсу убить тебя или укусить и, возможно, спасти. После того, как это случилось, я попросил королеву о помиловании. — Он не уклоняется от правды, в отличие от меня. — Вот почему никто другой не мог знать. Королева не хотела, чтобы они узнали, что ко мне отнеслись по-особому. Что я был причиной того, что ты выжила.

Я сжимаюсь в комок, пытаясь взять себя в руки. Син укусил меня. Каликс убил Селесту. И я… я доверяла им. Я верила им. Особенно Сину. Я моргаю, глядя на него сквозь слёзы. Снова слёзы. Может быть, я утону в них.

— Ты знал, — выдыхаю я. — Не было ни секунды, когда бы ты не знал.

Он отступает. Один шаг. Другой. Пока спиной не упирается в стену. Его голова низко опущена, взгляд устремлён в землю.

— Ванесса, — бормочет он, и моё имя звучит как мольба. Сокрушённое признание. — Я не хотел, чтобы ты меня ненавидела.

— Ты… ты солгал мне, — говорю я. И этого не должно быть, но это самое худшее. Как он мог? С моими способностями, с моим даром это не должно было быть возможным. — Ты манипулировал мной.

Он сжимает руки в кулаки.

— Я утаил правду.

— С тех пор ты каждый божий день держал меня за дуру.

— Нет. — Он поднимает взгляд, услышав яд в моём голосе, и его взгляд темнеет. — Я люблю тебя. С тех пор я люблю тебя каждый день. Я сделал всё, что в моих силах, чтобы ты была в безопасности. Я спас тебя. И ты можешь ненавидеть меня за это, Ванесса. Ты можешь ненавидеть меня, проклинать моё имя и желать мне смерти, но ты будешь жива, чтобы делать всё это, так что я не жалею. Я бы сделал это снова. — Он срывает со своей шеи герб — семиконечную звезду, вплетённую в силуэт двух переплетённых змей, и подносит его к моей кровати. Он бросает его на подушку, запачканную моими слезами. — Я бы сделал всё, чтобы защитить тебя. Ты — вторая половинка моей души.