Отец на час. Работает спецназ (СИ) - Коваль Лина

— Это не тебе решать, Леон.

— И не тебе! — выходит из кухни.

— Леон!..

Взглядом провожая парня, думаю, что великая и могучая «су-бор-ди-на-ци-я» ему неведома. Хозяйка дома словно мысли мои угадывает. Облизывает пухлые губы и недовольно дышит.

Разворачивается к столу.

— Маша, тебе нужно было выпить таблетки до еды, — вспоминает о младшей. — Пойдем.

Придерживая подол пышного платья, Кнопка спрыгивает с места и сразу обращается ко мне:

— Ты завтла пльидешь?

— Приду.

— Холошо.

Что ж тут хорошего?..

— А ты льюбишь мулавьев?

— В смысле есть? — озадачиваюсь.

— Почему есть?.. Плосто.

— Не знаю…

— Ма-ша, иди сюда…

Кнопка отправляется за матерью, а я наблюдаю, как юная поклонница Сатаны хватает стакан, из которого только что пил молоко ее старший брат и, сдвинув водолазку, прячет его за пояс юбки.

— Потом на кладбище, ночью, закопаю.

Выходит, оставляя меня одного.

Снова смотрю на весенний сад.

Да уж...

Нервно потираю шею.

Чувствую, грустно точно не будет…

Глава 7. Федерика

— Думаешь, Коля не будет ходатайствовать об определении места жительства наших детей? — нервно интересуюсь, выходя из здания суда.

Закидываю лакированную сумочку на плечо и судорожно тереблю рукав приталенного пиджака. Побединский со своим адвокатом направляются к стоянке.

— Думаю, нет, Рика, — рассматривая моего бывшего мужа, словно таракана под микроскопом, брезгливо отвечает Кира. — Не нужны они ему. Так, просто тебя кошмарит, урод.

Словно сладким обезболивающим темные страхи баюкает. Легче как-то становится.

Дети — мое самое слабое место. Правда, сейчас оно будет прикрыто надежным щитом — бывшим сотрудником подразделения специального назначения. А это уже лучше, чем те хлюпики, которых присылали знакомые Андрея.

С Кирой Осиповой мы дружим со школьной скамьи. Она после одиннадцатого махнула в МГУ на юридический, я — в Высшую школу экономики, а затем «взамуж». И пусть для замужней жизни подруга не создана и всячески ее презирает, связь мы поддерживаем.

Адвокатов «Агата» подключать к судебному процессу по разделу имущества я не захотела, побоялась провокаций со стороны бывшего мужа, а Кира не отказала.

— Судья у нас Третьякова. Это плохо.

— Почему? — удивляюсь. — Мне показалось, наоборот, хорошо. Она тоже женщина, должна меня понять.

— Моя дорогая, женщина женщине — враг, злая собака и худшая свекровь. Запомни раз и навсегда!

— Это еще почему? Я вот, например, никому зла не желаю. Пусть все будут счастливы, богаты и реализованы, — сжимаю ремень сумки.

— Это ты не желаешь… А как ты думаешь, что видит эта Третьякова, глядя на тебя?

— Не знаю. То же, что и все, — задумываюсь на секунду и рассматриваю свой деловой костюм и туфли с узким носом, — женщину… мать… бизнесвумен. Не скажу, что я красавица. Все-таки сорок лет, девочкам молодым уже конкуренцию не составлю, но… я стараюсь за собой следить. Насколько время позволяет, — добавляю.

— Рика, ты золото!.. Но я тебя расстрою. Третьякова видит перед собой выскочку, которая посмела в сорок лет родить трех детей, иметь сороковой размер и банковский счет с восемью нолями заработать…

— Постой-постой, — усмехаюсь. — А ничего, что половина этих денег — активы? Ты же знаешь: я живу обычной жизнью. Да у меня из брендовой ювелирки только гвоздь, — вытягиваю руку с браслетом. — И то потому, что Эльза в отпуске застыдила. Я полгода носила стекляшки, которые мне Маша сделала. И все устраивало!..

— По-бе-дин-ска-я, ей все равно. А вот Паганини твоего жалко будет.

— А чего его жалеть? — возмущенно топаю ногой. — Он всю жизнь ездил по стране с концертами и, как оказалось, не один. На мои деньги… — замолкаю.

Снова падаю в пропасть обиды, которую сама создала. Копнула глубже и без того рыхлую из-за постоянных ссор почву нашего брака и получила — нате, распишитесь! — предательство.

— Поверь моему опыту, мужиков обычно такие, как Третьякова, одинокие и за сорок, жалеют, — продолжает Кира. — Глазками похлопают, ножками потопают. Поулыбаются, прибедняться вздумают. Ты ведь рассказывать причину развода не согласишься?

— Нет. Только в крайнем случае. Леон и Эльза… Они ведь все понимают, не хочу этой грязи.

— Ну вот. Причину не называешь — значит, сама виновата. Сама виновата — пилите, Шура, ваш бизнес.

— Да ну нет... — замолкаю, прикрывая глаза.

Кира вдруг обнимает.

— Ну все, подруга. Я тебе самый худший расклад дала, чтобы в случае чего ты не удивлялась. Сумку свою, — кивает на новенькую «Фурлу», — больше в зал суда не бери. И каблуки… — косится на ноги, — пониже надень, а юбку — подлиннее. Ладно б ноги были кривые, а то вырядилась. И доктору моему по поводу сисек пока не звони. Отсудимся, там выпьешь наркозу с устатку за упокой раба Божьего…

— Сплюнь, дурочка, — смеюсь.

— В общем, я тебя предупредила! — Кира становится серьезной. — Заседание отложили, все необходимые уточнения я подала. Будем верить в лучшее!

— Спасибо еще раз, Кир.

Чмокаемся на прощание.

На стоянке вокруг моей машины коршуном кружит Побединский. Костюм помят, обувь не начищена — выглядит не очень, еще в зале суда заметила. И дело не в том, что бывший на семь лет меня старше, нет. После нашего расставания Коля как-то обрюзг и постарел.

Или мне так приятно думать?..

— Федерика! — сразу кидается в наступление. — Давай поговорим. Как близкие люди.

— Говорили уже, — открываю водительскую дверь и забрасываю сумку подальше. — Близкие люди не ходят в суд, а если ходят — значит, и не были близкими.

Разгладив юбку, сажусь в кожаное кресло, но дверь закрыть не могу. Коля ее удерживает и театрально падает на колени.

Прямо на асфальт.

Маэстро чертов.

Разглядываю темные волосы не первой свежести и умоляющее лицо. Из всех наших детей на него особенно походит Эльза-Виктория. Как через копировальный аппарат пропустили. Нос, глаза, губы. С последними не повезло: вырастет — подправит.

— Ну, прости дурака, — лбом таранит мое бедро. — За что ты со мной так? Ошибся разок, бывает. Но ведь это я… Ты все забыла, Цветочек?..

— Не смей так меня называть…

Отталкиваю его.

Коля замечает кольцо. В хитрых карих глазах вижу, как бурный поток выносит его творческий разум на мысль, что меня можно добивать.

Тут же жалею, что не сняла.

Сглупила.

— Коль, давай не будем… — стягиваю обручалку и небрежно кидаю в подлокотник.

— Это ведь ты все разрушила, — бывший тут же меняет риторику. Сердится. — Ты сама виновата!

— Пусть так.

— С голой жопой решила оставить? Обманули вы меня с твоей подругой, подсунули какие-то бумаги, я подписал. Теперь понимаю, что заранее все было спланировано!

Господи, помоги.

Качели какие-то.

Кира еще на заре моего бизнеса предложила подписать с мужем брачным контракт. Я тогда брала большой кредит под залог родительской квартиры, поэтому Побединский был не против. Он ведь в то время даже не предполагал, что делить придется не долги, а миллионы и десятки тысяч квадратных метров складских помещений.

— Тварь, — цедит Коля напоследок и смачно плюет на юбку.

— Ну хватит, — отталкиваю его и закрываю дверь.

— За все ответишь.

— Ничего нового, — дергаю ключ и жму на педаль.

— Ты за все ответишь! Машу я забираю.

Пока еду домой, пытаюсь успокоиться и вытираюсь влажной салфеткой.

Я бы могла вручить ему половину и забыть, но ведь Коля продаст все, сам заниматься не будет. Реальных денег в таком объеме никто не найдет, значит, сольет в минус, лишь бы заплатили. А этого я не потерплю.

В конце концов, у меня работают люди. У них семьи, дети, ипотеки…

Надо выстоять!

На территорию заезжаем одновременно с новым сотрудником. Вид его автомобиля вызывает невольную улыбку. Черный крузак, двухсотый, тонированный. Уже немолодой, но очень ухоженный. В общем, такой же, как его хозяин.