Анна О'Брайен - Фаворитка короля

Джоанна улыбнулась шире, показывая свои зубы. Посмеет. Я уже почти ощущала, как меня хватают грубые руки, как влекут в темницу. Но Джоанна удивила меня.

— Когда мы войдем, закрыть двери собора. Не пропускать внутрь никого! — приказала она. — Король прибыл, начинается траурная церемония. — И отвернулась, словно я не представляла для нее ни малейшего интереса, но в конце концов не выдержала все-таки. — Твои деньки остались в прошлом, — услышала я ее негромкое бормотание, которое одна я и могла разобрать. — Зачем же мне связываться с такой, как ты?..

На какой-то безумный миг, под влиянием ее оскорбительного высокомерия, мне захотелось броситься впереди королевского кортежа, проскользнуть внутрь, пока двери собора не захлопнулись у меня перед носом, отрезая меня от законного места у гробницы моего возлюбленного. Я собиралась настоять на своем праве находиться там.

Ах нет!

Ко мне вернулся здравый смысл. Не было у меня там законного места. С болью в сердце я пробралась снова через толпу — к реке, где осталась моя барка, возле которой меня поджидал Виндзор. Ну, это меня не слишком удивило. И не огорчило, хоть я и сорвала на нем свою злость на Джоанну, а главным образом на себя саму — за то, что не проявила должного благоразумия. Что ж, я поступила с чисто женской логикой.

— Приехали меня спасать! — бросила я с нескрываемым раздражением.

— Надо же кому-то вас спасать, — ответил он коротко, что в данном случае было вполне уместно. — Садитесь в барку.

Я опустилась на скамью и всю дорогу молчала, искоса бросая сердитые взгляды. Последней фразой больше, чем всем остальным, Джоанна жестко поставила меня на место. Виндзор же позволил мне предаваться грустным мыслям, не делая ни малейших попыток разговорить меня, выяснить, что так сильно задело мои чувства; он просто созерцал задумчивым взглядом жизнь, протекавшую на берегах реки.

«Зачем же мне связываться с такой, как ты?..»

Мне всегда было понятно, что время, когда я находилась под покровительством Эдуарда, рано или поздно закончится. Но что меня отсекут от двора мгновенно… так безжалостно и недвусмысленно? В Англии воцарился новый двор, места при котором мне не было отведено. И с этим придется мириться до самой смерти.

А как я сама почтила память Эдуарда? На мой взгляд, гораздо лучше, чем официальный двор, — я делала то, что он наверняка бы одобрил. Возвратившись в свои владения, я занялась тем, что ему нравилось, о чем он вспоминал, когда сил еле хватало на то, чтобы сидеть, опираясь на гору подушек, не говоря уж о том, чтобы взобраться в седло. Я выехала верхом, с ловчей птицей на руке, с несущейся рядом Отважной (уже начавшей стареть, но так и не поумневшей), и поохотилась на кроликов в окружающих Палленсвик лугах. Охота оказалась удачной. Когда сокол сбил голубя, щеки мои стали мокрыми от слез. Эдуард насладился бы каждым мигом этой охоты. А потом, возвратившись в свою комнату, выпила чашу доброго гасконского вина (милый Эдуард, в моей памяти вы будете жить всегда) и уже после этого повернулась спиной к прошлому и обратилась взором в будущее.

Какое будущее? Вдали от всех. Скука невыносимая! Но все лучше, чем быть дичью, на которую охотится помешанная на мести женщина, пусть и утверждавшая, что я для нее ровно ничего не значу. Я знала, что не в характере Джоанны останавливаться на полдороге. И сунуться прямо ей под нос — это был не самый разумный из моих поступков.

— Не нужно было ездить, правда? — Закутавшись в теплую накидку, не в силах согреться, я скорчилась в кресле перед камином: погода стояла не по сезону холодная и дождливая, с сильными ветрами.

— Я же говорил, чтобы вы не ездили! — без всякого сострадания заметил Виндзор (правда, при этом он согревал на удивление теплыми ладонями мои закоченевшие руки).

— Да, говорили, помню. — Настроение у меня было мрачным, под стать погоде за окнами.

— Не тревожьтесь. Им до вас не добраться, понимаете? Опалу снял с вас сам Гонт.

— Вы полагаете, она обо мне забудет? — Его радужное настроение удивило меня.

— Отнюдь. — Вот тебе и радужное настроение! Он хмуро посмотрел на свои пальцы, державшие мои ладони; его цинизм я ценила выше, чем принятые при дворе лесть и пустые обещания. — Сколько король оставил ей в своем завещании?

— Тысячу марок, — ответила я без всякой интонации. — На это не очень разгуляешься. А Ричарду досталось ложе Эдуарда с украшенным гербами балдахином.

Виндзор перестал хмуриться и захохотал во все горло.

— Куда лучше было бы, если бы ложе досталось вам!

— Скорее всего, Джоанна велит его сжечь, чтобы избавиться от заразы, которую, по ее мнению, я оставила там. Уж сыну она спать на нем ни за что не позволит.

— А вы упомянуты в завещании? — продолжил расспросы Виндзор.

— Нет. — Я не ожидала этого: для меня не нашлось места в завещании Эдуарда. Все, что он мог и желал мне дать, он дал сам.

— Ну вот, у нее уже есть повод для радости!

— Сомневаюсь!

Покидая Шин, я удостоверилась, что драгоценности Филиппы уложены в переметную суму, а перстни Эдуарда находятся в безопасности за корсажем моего платья. Она никак не могла их захватить, разве что решилась бы обыскать меня при всем честном народе!

Виндзор снова рассмеялся, потом посерьезнел.

— Ну хватит о Джоанне Прекрасной. Не можем же мы весь остаток дней своих провести в непрерывной тревоге, а? Вот и не будем.

Приходилось признать, что лучшего совета и придумать нельзя.

Виндзор отпустил мои руки и поднял свою кружку эля.

— За бури и ливни. Пусть длятся как можно дольше. Пусть затопит все дороги и берега реки от Лондона до Палленсвика — до тех пор, пока Джоанна о нас не забудет.

— Клянусь Пресвятой Девой, скорее рак на горе свистнет! — Но кружку у него я взяла и повторила его тост: — За бури!

Ливни и ветры понемногу стихли, дороги вскоре вновь сделались проезжими, а на Темзе было не повернуться от множества сновавших туда и сюда судов и суденышек. До нас дошли вести о том, что делается в Лондоне и не только в нем. Некоторые новости меня вообще никак не затрагивали — даже удивительно.

Юного Ричарда, наряженного в белые с золотом одежды, короновали в шестнадцатый день июля месяца. Подумать только, в четверг! Весьма необычно, но день выбрали потому, что это был канун праздника святого Кенельма, малоизвестного короля Мерсии, — ребенка, который принял мученическую смерть[103].

— Вижу, Джоанна Прекрасная решила, что парню пригодятся любые счастливые предзнаменования, какие только найдутся! — проворчал Виндзор.

Он рассуждал очень здраво: Англию ожидали невзгоды. Сильного войска под командованием короля у нее не было, а французы осмелели и стали совершать набеги на многие городки и деревни вдоль нашего южного побережья, после разграбления предавая их огню. В пылающий ад превратился город Рай, и даже до Льюиса[104] добрались французы, хотя отдаленный от моря Палленсвик был в относительной безопасности.

Как странно — меня это никак не касалось, я не была рядом с королем, который строил замыслы, как изгнать французов. Кто же будет направлять нашу внешнюю политику? Гонт, вероятно. Я отгородилась от этих размышлений — все это было теперь слишком далеко от меня.

Впрочем, кое-какие события меня затрагивали, хотя и косвенно.

Старый добрый Уикхем получил полное прощение, чем было подтверждено примирение между Эдуардом и его бывшим канцлером. По крайней мере, хоть этого мне удалось добиться для старого друга. Уикхем мне написал:

С меня снята опала, но никакой должности при дворе я не получил. Подумываю о том, чтобы посодействовать делу просвещения в Оксфорде, построив там два новых колледжа. Уверен, Вам будет приятно об этом услышать, хотя ни одна женщина никогда не переступит порога этих храмов науки! Вероятно, я перед Вами в долгу, однако и мне, и Вам приходится смириться с тем, что есть вещи невозможные.

Я невольно улыбнулась. Нелегко священнику признать, что он в долгу перед грешной дочерью Евы, однако же Уикхем сделал такое признание, и не без изящества. Я от всей души желала ему добра. Вряд ли нам придется увидеться еще хоть раз.

Потом он сообщал вести тревожные, которые заставили меня сперва рассмеяться, а потом нахмуриться. Собрался новый парламент, и Гонта пригласили войти в комитет Палаты лордов, которому было поручено бороться с угрозой, исходившей с южного берега Ла-Манша.

— Стало быть, звезда Гонта снова на подъеме, — заметил Виндзор, читавший письмо Уикхема через мое плечо.

— Этого следовало ожидать, — ответила я. — На его стороне знатность и опыт.

— К сожалению, победами он не может похвастать!

Скептицизм Виндзора меня не тронул — что значит для меня теперь возрастающая власть Гонта? Мои и его честолюбивые устремления больше никак не пересекались. Однако Виндзор задумался и взял письмо Уикхема с собой — перечитать на досуге. Мне всегда становилось тревожно на душе, когда Виндзором овладевало желание поразмыслить за кружечкой эля.