Дни, когда мы так сильно друг друга любили - Эми Нефф

Томас поворачивается к другой сестре.

– Вайолет, как тебе это нравится?

Наша младшая меньше ростом, чем брат и сестра. Ей досталась моя миниатюрная фигура, а Томас и Джейн пошли в рослого Джозефа. Вайолет напоминает мне фарфоровую куколку (в детстве она любила с такими играть): волнистые волосы, пухлые губы, блестящие от слез глаза… Ее хрупкость прекрасна и осязаема.

– Я просто не могу себе этого представить, – тихо и неуверенно говорит Вайолет. – Только они не эгоисты. Это все ужасно, невыносимо, но в то же время как-то романтично, что ли.

Опустив голову и зажмурив глаза, Томас утыкается носом в сложенные лодочкой ладони.

– Ненормальная, – резюмирует он и поднимает взгляд на старшую сестру. – Джейн, ну хоть ты будь здесь голосом разума!

– У меня в голове это не укладывается, – отвечает она.

Джейн вертит в руках общипанную веточку винограда. Ковыряет ее, сдирает кожицу, добираясь до зелени междоузлия. Она не плачет, не злится. Просто пытается понять. Подобное решение кажется ей чуждым, непостижимым. Мысль о том, что можно кого-то любить столь сильно, приводит ее в ужас.

– Вы оба сошли с ума. – Томас, очень мрачный, качает головой.

Джозеф открывает было рот, чтобы объяснить, но я его опережаю, стараясь вернуть разговор в нужное русло.

– Конечно, вы расстроились, ничего удивительного.

Я говорю и тут же понимаю, что этих слов недостаточно, но в голове у меня туман, и я напрочь забыла заготовленное объяснение, которое, мы надеялись, их успокоит, утолит их печаль.

– По-твоему, мы просто расстроились? Совсем чуть-чуть, да? – Голос Томаса дрожит. – Ваша затея – безумие. Забудьте о ней.

Я продолжаю, чувствуя, что теряю силы:

– Вам нужно все осмыслить, это займет время. На данный момент мы просто хотим, чтобы вы знали. Все. Обсуждать тут нечего.

Джозеф кивает. Я чувствую на себе его взгляд. Он всегда улавливает малейшие изменения моего настроения и вскидывает брови, считывая с меня то, что я не в состоянии скрыть. У меня живот сводит от страха – события, что были гипотетическими еще вчера, закрутились в головоломную спираль. Таймер установлен, песочные часы перевернуты. Мне больше нечего дать, я иссякла. Решимость, которой я вроде набралась к сегодняшнему дню, улетучится, если дети продолжат наседать. Моя уверенность фальшива и разбивается вдребезги, когда я смотрю им в глаза. Джозеф, к счастью, как всегда знает, что мне нужно, – даже не надо просить.

– Хочется верить, что когда-то вы все поймете, ну а пока просто доверяйте нам и нашему решению.

Он отпускает мою руку и поднимается на ноги, давая понять, что разговор окончен.

– Нечего обсуждать, говорите? Надо просто вам доверять? – кипятится Томас.

Он взглядом ищет поддержки у сестер, но – по крайней мере, на данный момент – на поле боя он остался один. Вайолет совсем сникла, Джейн – сплошной лед.

– Опоздаешь на поезд, – мягко напоминает Джозеф.

Томас открывает-закрывает рот и упускает момент, когда еще можно было что-то возразить. В комнате повисает туман, как будто мы все видим одно и то же осознанное сновидение. Томас перекидывает пиджак через руку и направляется в прихожую. Джозеф – за ним, Джейн и Вайолет тоже поднимаются с дивана, и волшебный туман исчезает. Уже очень поздно, почти ночь. Вновь слышен шум бесконечно накатывающих на берег волн, до этого заглушаемый протестами наших детей. Я не обижаюсь, когда Томас уходит, не попрощавшись и не чмокнув меня в щеку. Мы понимали, что будет именно так. И все равно мне горько смотреть ему вслед. Джейн начинает собирать тарелки со стола, я машу ей, мол, не надо, но она не обращает на меня внимания и уносит их на кухню.

Вайолет опускается рядом со мной на диванчик, поджимая под себя ноги, как в детстве.

– Мама, я так переживаю! Господи, через что тебе пришлось пройти, каково тебе сейчас… Это ужасно. Жаль, что я не знала… Но, умоляю, не делай этого!

Вайолет страшно, страх накладывается на душевную боль, и во мне разрастается чувство вины. Как же им объяснить, что я вовсе не хочу умирать, но это единственный выход?

– Если бы все было так просто!

У меня по щекам катятся слезы. Я обнимаю дочь, пряча свои печали у нее в кудрях.

Джозеф на прощание говорит сыну:

– Понятно, что ты не одобряешь наше решение. Мы и не ждали. Но не пропадай, пожалуйста, Томас, хорошо?

Томас молча одаривает отца свирепым взглядом и, хлопнув москитной дверью, уходит.

– Имейте в виду, мы не договорили! – С этими словами Джейн хватает сумочку.

Пряча глаза, наскоро меня обнимает и спешит за братом. Джейн пообещала подбросить Томаса до вокзала – ему надо успеть на последний поезд до Нью-Йорка. Я переживаю: вдруг в таком взвинченном состоянии он не сразу найдет платформу и опоздает. Лучше бы, конечно, ему переночевать у нас, но он всегда возвращается в город до полуночи.

Джозеф провожает Вайолет к выходу, она берет его под руку и на секунду замирает у двери, словно запоминая гостиную перед тем, как она исчезнет. Вайолет живет по соседству и идет домой коротким путем, через сад. В этом крытом дранкой доме я выросла, его нам с Джозефом завещала моя мать. Интересно, когда Вайолет расскажет Коннору о нашем решении. Он хороший человек, любит нашу дочь, однако сам сроду не спросит, почему она без настроения.

Проводив Вайолет, Джозеф садится ко мне на диван. Хотя гостиная опустела, в ней витают отголоски произнесенных сегодня слов.

– Все прошло хорошо. – Его голос звучит напряженно, как будто после всех этих разговоров ему нужно откашляться. – Нам все равно надо было им сказать.

На сердце у меня тяжело; я вспоминаю, как Джейн беспрестанно вертела в руках веточку винограда, как плакала Вайолет и как злился Томас. Мы с Джозефом до этого обсуждали, рассказывать ли им вообще, гуманно ли давать им время подготовиться, тем самым обрекая на год мучений. Но я знаю цену секретам, и это не тот, который я могла бы хранить.

– Такое тяжело принять. Со временем поймут.

– Надеюсь, что ты права, – с нотками сомнения говорит Джозеф.

– Слушай, а ты быстренько меня слил.

Я вытираю щеки, не признаваясь, что наряду с гневом чувствую облегчение: теперь