Прекрасное изгнание - Кэтрин Коулc
Я вздохнула и направилась к двери, показала Бруту жест, чтобы тот успокоился. Стоило мне дернуть дверь, как Денвер тут же вошел, не дожидаясь приглашения и не думая о том, что может меня отвлечь.
— Ты вообще проверялась у врача по поводу возможной потери слуха? — спросил он, направляясь прямо к картине.
Я сдержала порыв встать перед холстом, прикрывая его собой. Я никогда не любила, когда мои работы видели в процессе, но в этот раз было иначе. Глубже. Что-то в этой картине было слишком личным, чтобы позволить Денверу так разглядывать ее и анализировать каждый мазок.
В этом не было логики. Я привыкла выкладывать свои самые темные чувства на холст или в скульптуру. Я вкладывала душу в каждую работу. Почему же эта — исключение?
— Ден, — позвала я, пытаясь отвлечь его от картины.
Он задержал взгляд на ней еще на пару секунд, потом повернулся ко мне:
— Я слышал каждый вопль этой твоей ужасной музыки аж с главной дороги.
Уголки губ снова дрогнули:
— Не похожа на мистические песнопения, к которым ты привык?
— Эй, — сказал Денвер. — Не критикуй, пока не попробуешь. Может, они развеют тучу, которая вечно висит у тебя над головой.
— А о чем тогда мне будет писать картины? — парировала я.
— Логично. — Он снова взглянул на холст. — Это хорошо. Очень хорошо. Немного по-другому. Мне нравится. Подойдет для аукциона.
— Я не уверена, что выставлю ее на аукцион, — поспешно сказала я. Возможно, оставлю себе. А такое случалось редко.
Денвер взглянул на меня, вскинув бровь:
— Тебе бы сосредоточиться на работах для благотворительного мероприятия.
— Ты же знаешь, у меня так не выходит. Я иду туда, куда ведет вдохновение.
Он замолчал, изучающе уставившись на меня — так же, как минуту назад смотрел на картину. Я едва не заерзала. Наконец, он будто нашел то, что искал, и отвел взгляд:
— Ладно. Не забудь, что у нас на следующей неделе встреча в The Collective.
Я застонала:
— Мне обязательно туда идти?
Денвер покачал головой с выражением страдальческого терпения:
— Это вообще-то была твоя идея. Выставка, аукцион. Во имя хорошего дела, помнишь?
Я помнила: сбор средств на расширение программ по искусству для подростков в Спэрроу-Фоллс — кружки, занятия с преподавателями по разным направлениям. Работать я была готова. Общаться — уже сложнее.
— Ладно, — пробурчала я. — Приду.
Денвер подошел ближе, опустил руки мне на плечи и немного присел, чтобы мы оказались на одном уровне:
— Посещаемость была бы куда выше, если бы ты согласилась дать интервью.
В голове сразу зазвучали тревожные сигналы, мышцы напряглись.
— Нет.
— Арден…
— Нет, — повторила я, выскальзывая из его рук. — Ты знаешь, интервью — это табу для меня. Не мое.
Это было гораздо серьезнее, чем просто «не мое». Интервью могли стоить мне жизни. Правила программы защиты свидетелей до сих пор крутились у меня в голове. Хотя я вышла из нее больше семи лет назад, эти правила будто были выжжены в памяти.
Никаких контактов с людьми из прежней жизни.
С этим было просто. Родители давно умерли, и теперь они были всего лишь именами на надгробиях в другой части страны. Ближайший родственник — двоюродный брат по отцовской линии — отказался взять меня под опеку. А друзья детства уже и не помнили, кто я.
Никому не рассказывать о прошлом.
С этим сложнее. Колсоны знали кое-что, но я доверяла им как себе. Они не раз доказывали, что заслуживают этого доверия. Но больше — никому ни слова.
Никаких фото в открытом доступе.
Вот здесь у нас с Денвером всегда возникали проблемы. Он вечно уговаривал меня на интервью или просил завести соцсети, чтобы «показать личность». Под личностью он, конечно, подразумевал мое лицо.
— Арден, я понимаю, что внимание — не твое, но…
— Нет, — сказала я так твердо, как только могла.
Денвер тяжело вздохнул:
— Этот арт-коллектив — твое детище. Это ты захотела создать пространство, где художники со всего сообщества могли бы творить и делиться искусством с миром.
Я неловко поерзала. Он был прав. Искусство стало для меня единственным выходом, когда моя жизнь разваливалась на куски. Я просто хотела, чтобы и у других была такая возможность, если они ее искали.
— Я приду на встречу. У тебя будут и картины, и скульптуры, которые можно пустить с молотка. Я даже буду улыбаться каждому богачу с раздутым эго, который решит порассуждать о смысле моего искусства, пялясь мне в вырез. Но никаких интервью.
Уголки губ Денвера дрогнули:
— Да кого ты обманываешь? Если какой-нибудь козел уставится на твою грудь, ты сломаешь ему руку.
Я захлебнулась смехом:
— Сначала я бы его предупредила.
— Надо проверить страховку галереи.
Я улыбнулась другу, но на секунду в груди кольнуло беспокойство. Улыбка немного поблекла.
— Прости. Просто… я не могу.
У Денвера на щеке дернулась мышца, но он кивнул:
— Все в порядке. Может, удастся уговорить Ханну. Или Айзею с Фарой.
Другие художники из нашего коллектива наверняка с радостью воспользуются шансом. И по праву — они все невероятно талантливы, с ярким взглядом и оригинальной подачей.
— Спасибо, Ден.
Он вперился в меня взглядом:
— Я просто хочу, чтобы весь мир увидел твое искусство. Ты чертовски талантлива. Ты заслуживаешь известности.
— Мне вполне хватает моего маленького уголка во вселенной, — пообещала я.
И это была правда. Но не вся. Вся правда заключалась в том, что я не могла рисковать.
Потому что если на тебя объявляют охоту, когда тебе одиннадцать и ты живешь в приемной семье, ты не рискуешь. Не тогда, когда от этого зависит твоя жизнь.
6
Линкольн
Я смотрел в одно из огромных окон офиса, который Коуп великодушно позволил мне занять. В Сиэтле моя команда, наверное, уже решила, что я окончательно сошел с ума — впрочем, не в первый раз. Я уже покупал не одну компанию, в здравом ли уме или нет — спорный вопрос, но все оборачивалось в мою пользу. Как и тогда, когда я приобрел хоккейную команду Seattle Sparks,
