Бывшие. Проверка на прочность. - Есения Светлая

— Пап, да я же…

— Что, чуть не сдохла? Или едва не сошла с ума? На краю бездны срабатывают только инстинкты, Катя. Их не так много. Но только они нами и управляют. Страх, страсть, желание жить, дышать, размножаться, возможно, убивать. У кого как. И разума там нет. И тем более принципов. Так что не надо, дочка, судить. Не надо.

25

Наш разговор неожиданно прервался. Жаль, я бы поспорила о том, что говорили мне Нина и отец. Но пришел Влад, заспанный и злой.

Но рассмотрев нашу компанию, слащаво улыбнулся и попросил:

— А водички мне можно?

Нина вскочила и принялась за ним ухаживать. А я, посмотрев на отца, горько вздохнула. Снова мой муж словно закрывает меня от прошлого. Не дает окунуться в него и, возможно, разобраться как оно бы того стоило.

Конечно, посидеть на кухне больше никто не захотел, и все разошлись спать. Влад поплелся за мной в спальню, не забыв захватить с дивана подушку и одеяло. Я боялась, что муж захочет внимания и ласки. Но пьяный сон сморил его быстро, давая мне возможность все еще раз хорошенько обдумать.

Вспоминая свою жизнь с Владом, я вдруг отчетливо осознала, что ни разу не чувствовала себя полной, целостной и, свободной. Раньше я бы все это списала на раны, оставшиеся в наследство от прошлой жизни. Но теперь начала понимать, что подсознательно боялась открываться полностью.

Каково так жить, если боишься дышать полной грудью, боишься смеяться от чистого сердца или выискивать свои сокровенные желания в потемках души?

Могу однозначно сказать, что это жизнь в полуобморочном сне. Она неполноценна. Она не приносит нужного удовлетворения. И она обязательно будет искать виноватых.

Сначала во всем виноватым для меня был мой бывший муж. Теперь вдруг неожиданно стал нынешний.

Но это неправильно. Неправильно! Жить — и бояться жить.

Именно сейчас я захотела попробовать что-то исправить. Сделать хоть что-то маленькое для себя, услышать свое настоящее желание!

Шли секунды, я слушала похрапывание Влада, долго смотрела на темные скачущие тени на стене. Их отбрасывали деревья за окном. Они там, тень здесь. Как и я…

Аккуратно выбравшись из-под тяжелой мужской руки, я тихо встала, забрала подушку и ушла на диван. Да это совсем маленький шаг, но это действительно мое желание — отдалиться от мужа. Сейчас мне с ним слишком тяжело находиться рядом.

Укрывшись покрывалом, сразу заснула. Впервые за долгое время почувствовав пьянящий вкус личной и такой необходимой свободы.

Влад уехал после обеда. Остался недоволен тем, что я валялась на диване и смотрела с отцом футбол. Ревность, хоть муж и пытался ее скрывать, явно прослеживалась в каждом его движении и взгляде. Нина, как радушная хозяйка, желая смягчить ситуацию, совала угощения и подарки, но он ничего не взял. Вдруг перестал быть тем самым “своим парнем” и любимым зятем. Поцеловал меня на прощание, попросил не провожать, чтобы не мерзнуть. Но дверью напоследок все же хлопнул.

Отец прокомментировал короткой фразой:

— Как же тебя так угораздило, Кать.

Я промолчала. Ну что я ему скажу? Сама не понимаю, как за столько лет не сумела в своем муже разглядеть эту темную сторону.

26

Если взять в совокупности все терапевтическое лечение и психоанализ у специалиста за несколько месяцев к ряду и поставить на чашу весов, а в противовес — простое общение с родителем после долгой-долгой разлуки, то второе неизменно выиграет.

Почему-то вся обида, глупые вопросы и недоверие улетучивается в один миг. Ты смотришь в глаза старости, мудрости, безграничной родительской любви и понимаешь, что все твои принципы — это просто нелепые шипы беспризорной полевой колючки.

Хотелось свободы — и ты их упорно отращивала.

Поняла, что родительский дом, где бы он ни был, — твой личный Эдем, и колючки сами собой отпали.

Вот и мои колючки растворились. Было столько вопросов, претензий, каких-то мелких обид, накопившихся, словно мусор за все мои годы жизни. Но увидев отца, я вдруг поняла, что они не имеют абсолютно никакого значения. Теперь не имеют. Для меня было важно сидеть с ним рядом. Слушать хриплое дыхание, искоса наблюдать за тем, как он внимательно смотрит за игрой, и смеяться над его виртуозной бранью.

Папка это папка. Он весь из противоречий, углов, крепкого табака и острого словца. Его морщины испещряют не только лицо, но и шею, и натруженные руки.

Господи, да какие могут быть к нему претензии? Он жил свою жизнь как мог. Не хуже, не лучше, просто делал что умел, стоял на своих принципах и неважно, понимал ли их кто-то или нет. Он не бросил мать. Не остался с ней из жалости. Он жил с ней, как настоящий друг, муж, любимый. Какие могут вообще быть претензии? Я сама со своей жизнью разобраться-то не могу. Зачем полезу в их, уже практически прошедшую?

Вопросов у меня не осталось. Тоска по прошлому? Да.

— Пап, а давай завтра съездим в наш двор?

Отец оторвался от экрана и внимательно посмотрел на меня.

— Только во двор?

Я опустила глаза и тяжело вздохнула.

— Туда тоже… тоже поедем. И к маме, и к моей девочке. Только сначала во двор.

Отец кивнул молча. Добро. Он вообще не особо разговорчив. Только вопросы и любит задавать. Точные, правильные.

Вот вроде и не осудил, а как бы спросил: “ Сколько ты, Катька, еще дурью маяться будешь? “

Я не знаю. Решиться посмотреть в глаза своему прошлому нужно. Хоть и больно. И наверное, стоит попросить у моей девочки прощения. Принять до конца все то, что произошло.

Принять по-настоящему.

27

Тополя, подпирая серое хмурое небо, неизменно стояли исполинами в ряд. Где-то между ними все также скрипели качели, воробьи скакали по веткам в ожидании хлебных крошек, и окна двухэтажного дома, расположенного недалеко от завода, радовали пестрыми занавесками и теплым душевным светом.

— Кто там живет сейчас? — спросила я, растирая руки от холода. Холодный ветер трепал подол моего тонкого пальто, словно злился на нежданных гостей и не мог решиться, пустить их в дом или прогнать со двора.

— Молодые какие-то. Из стариков Васильевы только с восьмой, все тут так и живут, видимся раз в год, иногда и чаще выходит.

Отец, затянувшись, выпустил сизый дым, прислонился к тополю плечом и посмотрел