Брат моего парня - Виктория Вашингтон
Он пожал плечами.
— Как хотите.
Мы двинулись к дому. Коул шёл чуть позади — на расстоянии голоса. Я чувствовала его шаги, и ярость поднималась выше. Хватит.
— Подожди, — сказала я и развернулась. — Последнее.
Он остановился. Взгляд — чистый, пустой.
— Скажи мне в лицо: «это сделал я». Один раз. И я уйду.
Пауза. Он молчал. Долго. Умел молчать. Я уже почти рассмеялась — коротко, зло.
— Так и знала.
— Зачем мне говорить то, что для окружающих и так очевидно? Думаешь хоть кто-то верит в то, что ты попала в университет за выдающийся ум?
Кай дернулся, как от выстрела.
— Коул!
— Достаточно, — ответила я. — Запомнила.
Я развернулась, больше не оглядываясь. Кай догнал, пошёл рядом. Он был тихим. Слишком. Мы дошли до террасы. На пороге я остановилась и, не глядя назад, сказала:
— Увидимся в университете.
— Обязательно, — отозвался Коул так же ровно.
В машине было темно. Кай сел за руль, не заводя мотор. Несколько секунд мы просто дышали. Слышались глухие шаги охраны где-то за воротами.
— Что это было? — спросил он глухо. — Правда так уверена, что это он, что готова идти в деканат?
— Не хочу обсуждать, — ответила.
— Это касается моей семьи.
— Это касается меня, — отрезала. — И того, как он привык решать вопросы.
Кай стукнул кулаком по рулю — тихо, но так, что вибрация прошла по всему салону.
— Чёрт. Рэн, почему ты не сказала мне раньше о своих планах?
— Потому что не хотела, чтобы ты оказался между нами, — я облокотилась на спинку, закрыла глаза.
Он завёл двигатель. Мы выехали. Долго ехали молча. Город тянулся окнами, рекламы мигали, в голове гудело. На светофоре он сказал:
— Я поговорю с ним.
— Не надо.
— Я обязан.
— Он этого и ждёт, — прошептала. — Ему нужна твоя злость, чтобы списать всё на «ревность брата». Нет. Не дай ему этого.
Кай сжал руль до белых костяшек.
— Я не собираюсь смотреть, как у двух близких мне людей отношения ухудшаются с каждым днем.
— Тогда можешь дальше делать вид, что проблемы не существует. Ты ведь всегда думаешь, что я себе выдумала то, что твой брат меня на дух не переносит.
Он стиснул зубы, но промолчал.
Мы подъехали к моему дому. Кай заглушил мотор. Повернулся ко мне.
Мы задержались на секунду. Он наклонился, хотел коснуться лба — и остановился. Я тоже не приблизилась. Дистанция была правильной. На сегодня.
— Спокойной ночи, — сказал он.
— Ага, вряд ли, — усмехнулась я. — Спокойной.
Я вышла. Холод вдохнул в лёгкие ножами. Пока поднималась по лестнице, телефон в кармане завибрировал. Сообщение.
“Раз ты хочешь быть такой святошой, может расскажешь Каю, что произошло год назад?”
Я остановилась на пролёте, сердце оборвалось в груди. Это был Коул. И от его сообщения перед глазами будто наживо пронеслись воспоминания. Стало слишком сложно дышать. Набрала ответ.
“Уверен, что хочешь этого?”
Ответ не пришел. Ни через час, ни через три. Я и так знала ответ.
От автора: Мои прекрасные, наконец-то возвращаюсь к написанию текста, свято надеясь на то, что черные полосы в жизни действительно кончаются и моя тоже подошла к концу:) Спасибо тем, кто продолжает чтение. Я безмерно вас обожаю
10
Год назад
Я проснулась от того, что руки дрожали.
Комната была тёмная, узкая, пахла чистым бельём и чем-то дорогим — чужим. Гул в висках стоял тяжёлый, вязкий, как будто я всю ночь провела, пытаясь дышать сквозь мокрое стекло. Температура то отпускала, то накрывала заново, и я скручивалась под одеялом, не понимая, холод мне или жарко.
Сначала я думала, что жар делает всё хуже, чем есть.
Будто это он разрывает мне грудь, а не одиночество.
Будто это температура заставляет меня всхлипывать в подушку, а не то, что правда в очередной раз оказалась слишком холодной.
Родители выгнали меня из дома вечером. Без криков, без битья тарелок, без истерики — это было бы проще. Просто сухая претензия, что я слишком я, чем жутко их бешу.
Не первый раз. Но впервые — когда у меня дрожали колени от температуры, и пальцы не могли застегнуть куртку.
Кай забрал меня после того, как позвонил и понял, что я не дома. Он приехал и даже не спросил, что случилось — просто взял за руку и повёл к машине. Держал мою ладонь так крепко, будто мог одним этим давлением вытянуть из меня жар. Иногда он действительно верил, что может спасать простыми прикосновениями.
У его родителей он говорил тихо, слишком спокойно, почти устало. Я слышала обрывки из коридора: «Да, на одну ночь… Нет, она в порядке… Просто пусть поспит…»
Мне казалось, что каждый его аргумент звучал как оправдание за меня. Как будто я — мешок проблем, который он тащит на плечах, и надеется, что никто не увидит, насколько он тяжёлый.
Они согласились быстро. Слишком быстро. Вежливо, ровно, почти безэмоционально — и от этого было только хуже. Так улыбаются людям, которых не хотят обидеть, но и приютить надолго не намерены.
Кай уложил меня в гостевой комнате. Принёс воду. Поставил таблетки на тумбочку. Поправил плед так мягко, будто боялся, что моё тело лопнет от любого лишнего движения.
Потом наклонился, поцеловал в лоб — коротко, почти невесомо.
— Спи, хорошо? Я рядом. — сказал он.
И ушёл в свою комнату.
Наверняка он был вымотан. Наверняка ему пришлось объяснять родителям, почему он приводит в дом «девочку, у которой снова проблемы». И я уверена — это произвело на них сильнее впечатление, чем любой мой успех, любая оценка, любое достижение.
Они ведь никогда не выгоняли собственного ребёнка ночью на улицу. А мои меня — выгоняли. И это отличало нас намного больше, чем платёжки, статусы и машины.
От этих мыслей мне становилось тошно.
Я лежала в их идеальной гостевой, где ни одной пылинки, и думала, как завтра смотреть им в глаза. Нет… не смотреть. Лучше исчезнуть.
Температура либо спадёт к утру, либо нет — но я уйду всё равно. Выскользну тихо, пока в доме ещё темно и все спят. Сбегу, пока никто не увидел меня в том состоянии, в котором даже тень от меня кажется жалкой.
Возможно, это некрасиво. Но я не знаю, как иначе.
Я не знаю, как должна вести себя человек, которому дали крышу на ночь из жалости.
И главное — я была тут одна. Выброшенная. Прибрана «как гостья», но всё равно ненужная.
Я не хотела плакать, но глаза