Селянин - Altupi

Кирилл не двигался. Есть не хотелось, хотя с утра в его желудок попал только бургер, купленный в кафе для дальнобойщиков и съеденный по дороге. Бургер был так себе — два раза куснуть и потом полдня непрожаренное мясо из зубов выковыривать. Котлеты с пюрешкой сейчас бы не помешали, да сесть за стол и навернуть тарелку мамкиной стряпни - значило бы сдаться.

— Иди ешь, чего стоишь? — подогнал смягчившийся на несколько позиций отец. — Не слышал, мать зовёт?

— Слышал.

— Тогда иди, — сказала мать и отошла в сторону, пропуская его на кухню.

Кирилл постоял ещё, поиграл в гляделки с отцом, поскрипел зубами. Но выбор был невелик: либо отказ и, как следствие, открытое противостояние, война на всех фронтах, либо уступка, после которой он получит послабления за примерное поведение и возможность использовать перемирие в собственных целях.

Кирилл оторвался от стены.

— Сейчас только мобильник возьму, — сообщил он, желая сохранить хоть какое-то преимущество и последнее слово за собой. Мать с отцом молчали, наблюдая за ним, тоже оставляя много прав за собой. Кирилл под их пристальным взором зашёл в ванную, помыл руки, ополоснул лицо прохладной водой, сколько угодно льющейся из крана без надобности таскать её в вёдрах и заливать в бак. Когда вышел, церберы ещё стояли, пасли. Нарочно дразня их, неспешно, будто ничего не случилось, он сходил в спальню за смартфоном, там, поставив руки на поясницу, погнулся несколько раз вправо-влево, разминая спину и шею, покряхтел при этом и только потом прошёл мимо надзирателей в кухню. Мать сразу засеменила за ним, а папаша, видимо, отправился дальше смотреть телевизор.

Кирилл сел за стол, подпёр щёку ладонью и уставился в смартфон. Листал бесцельно, открыл соцсеть, там гуляло перекати-поле — ни сообщений, ни оповещений, ни приглашений в друзья или группы. Хотя нет, на стене кто-то написал фиолетовыми буквами корявым почерком — «Пидор». А, это Никитос Жердев. Умник, сука. Сам пидор. Уёбище лесное. Калякин удалил запись. И тут же пожалел об этом — не посмотрел, кто те пять уёбков, что лайкнули. Потом начистил бы им рожи.

— Ешь, хватит пялиться, — мать поставила перед ним тарелку со спагетти и ломтём запечённой под сырной корочкой рыбы, стакан жёлтого сока. — На ночь много не едят, но ты… — Она не договорила и села рядом, взгляд её в кои-то веки был уставшим и поэтому более человеческим. — Кирилл, почему с тобой всегда проблемы?

Сейчас стальная Елена Петровна напомнила ему маму дяди Фёдора или Малыша, пытающуюся разобраться в хитросплетениях характера сына, понять его и найти компромисс. Возможно, она не так уж и безнадёжна, а теплота души не успевала вырваться наружу из-за сложностей развивающегося бизнеса, предвыборных гонок мужа, необходимости соответствовать статусу, постоянной замороченности на быте? Кириллу внезапно захотелось, чтобы его мама из ледяной красавицы растаяла в добрую женщину, ведь всё же он в глубине души любил её. Пусть ходит в халате и бигуди, выкинет всю свою помаду, перестанет делать пилинг — ему внешность по барабану, — только бы обнимала его, смеялась с ним, гладила по волосам и называла ласково Кирюшей или Кирушкой, или как угодно, лишь бы с любовью.

Кирилл на секунду поверил, что внутри Елены Петровны сидит любящая его мамочка, такая же, как Галина Рахманова. Готов был прямо сейчас упасть в её объятия и вместе поплакать за потерянным в непонимании временем. И насрать, что ему двадцать и он мужик.

— Мам, — поднял он к ней голову в жарком порыве, — со мной не будет проблем, я обещаю. Я изменился, мам. Только пойми меня, пожалуйста, и проблем больше никогда не будет. Пойми, что я люблю Егора, вот прямо очень люблю, до боли в сердце! Пойми нас с ним и разреши…

Сильно разбавленная капля участливости ушла из её взгляда. Не дослушав, она встала, скользнула пальцами с рыжим лаком по никелированной спинке стула.

— Ешь.

И ушла из кухни.

Кирилл смотрел ей вслед. Затем решил не зацикливаться на постигшем его фиаско и принялся за еду, которую так настойчиво советовали. Спагетти были мягкими, настоящими итальянскими, а рыба оказалась сочной сёмгой, под сырной корочкой обнаружились грибы и лук — объедение. Умял за секунду, бесцельно перескакивая с сайта на сайт и всё время следя за часами.

Доел без пятнадцати одиннадцать. Собрался по привычке помыть тарелку, но передумал — посудомоечная машина на что? — и оставил на столе.

Пора было звонить Егору. Кирилл очень хотел услышать его голос, а ещё лучше — оказаться с ним рядом, прикоснуться, почувствовать тепло и гладкость кожи, вдохнуть аромат шампуня от влажных волос, утонуть в чёрных изумительных глазах и заснуть рядом, обнявшись в духоте, и чтобы пот тёк, слепляя их тела. Он бы поехал в ночь, да ключи отобрали, и деньги на такси. Да и проблем потом не оберёшься, хуй ведь оставят в покое. Потерпит два дня. Проспит их, если надо.

Через полутёмную прихожую, свет в которую проникал только из гостиной, Кирилл прошёл в свою спальню. Больше не таился, наоборот, старался вести себя наглее, показывать протест в каждом движении. Мать сидела в кресле с журналом, отец лежал на диване с ноутбуком. Для них о чём-то про политику и инфляцию распинался молодой телеведущий на жидкокристаллическом экране. На громко протопавшего и рыгнувшего сына родители обратили не больше внимания, чем на мудозвона-журналиста.

Кирилл прикрыл дверь, пробудил свой ноутбук и выключил верхнее освещение. Примостился на кровати, подложил под спину подушки, чтобы удобнее было сидеть. Кровать огромная, мягкая, посередине нет щели, как при двух сдвинутых койках — вот бы на такой с Егором… ну хотя бы просто поспать. Секс не столь существенен, как объятия и улыбки.

Мобильный горел в руках. Без пяти одиннадцать. Можно.

Кирилл вызвал список сделанных вызовов и коснулся пальцем номера Егора. Тут же пошёл набор, а по телу побежали приятные мурашки волнения.

Вызов приняли, и на этот раз в динамике раздался чуть хрипловатый, усталый голос Егора:

— Алло?

— Егор, это я, — довольно улыбнулся Калякин и съехал по подушкам вниз, бессознательно принимая удобную расслабленную позу, закинул ногу за ногу. Ноутбук тихо шелестел под боком, от экрана лилось серебристое сияние. На душе пели птички.

— Кир, привет! — Егор обрадовался. — Как доехал?

— Ну что ты всё о делах?! — весело возмутился Кирилл и