После измены. Он тебя любит - Рина Каримова

Это мое «по-хорошему» привело к тому, что я как последний остолоп собственного сына упустил.

И хорошо еще, правда сейчас вскрылась.

Другие варианты развития событий даже рассматривать не хочу. Хотя так и подмывает спросить.

«Ты когда мне правду сказать собиралась? А?!»

Но в том и дело. Ничего она говорить не собиралась. Думала, до последнего в тайне держать.

Гнев душит. Рвется наружу. Однако странное дело, теперь, когда Вера вот так близко, что можно руку протянуть и сгрести в объятья, прижать вплотную к себе, особенно четко осознаю главную суть.

А ведь я не могу на нее злиться. По-настоящему — не могу.

Да что же эта стерва со мной творит? Всю душу вымотала. Вытравила. Извела. А я даже ярость свою выпустить на нее не могу. Вроде и полыхает внутри, но мне совсем не выяснять отношения хочется.

Точнее сказать, выяснил бы я сейчас многое. Но только не на словах. На деле. Как полагается. Схватить ее. Зажать. И объяснить, что мужчина у нее будет один. Я. Первый, сука. И последний. А то, с кем она между этим потаскалась, уже не имеет никакого значения.

Еще одна странность. Пожалуй, даже дичь. Даже измены ее готов отпустить. И плевать, что сейчас штормит. Справлюсь. Должен. Отпустит меня. Знаю. Другого выхода у меня нет.

Только Вера не ценит ни черта. И в упор не замечает мое хорошее отношение к ней.

Распустилась, смотрю. Ничего. Приструню.

— Ты же понимаешь, что я могу сделать, — говорю ей. — Лучше тебе принять мои условия. Сейчас. Иначе…

— Ты мне угрожаешь? — выпаливает она. — После того… Таиров, ты забыл, что сам вытворял? Забыл, как предал меня? Нашу семью. Как ты сам все, что между нами было, растоптал.

Морщусь.

— Не начинай, — обрываю ее.

— Что? — выдает с удивлением.

— Ну считай, ты отыгралась, — бросаю. — Не про меня сейчас речь, Вера. Про тебя. Я пока еще по-доброму тебе все поясняю. Если не поймешь, тогда иначе сделаю. Но дойдет до тебя. По любому.

— Какой же ты подонок.

— Отойди, — говорю ей.

Подступаю ближе.

— Нет, — заявляет упрямо, подбородок задирает.

— Так даже лучше.

Сам ее отодвигаю. Схватив и прижав вплотную к себе. А она даже первые секунды не сопротивляется. Опешившая.

— Пусти, — уже потом шипит и царапается.

— Не дергайся. Хуже будет.

Тут вдруг в спину летит.

— Ты кому угрожаешь? — хрипло. — Руки убрал. Живо!

20

Кузнецов.

Надо же как вовремя нарисовался. Только про этого ублюдка думал. И вот он. Будто по заказу.

Хорошо.

Вера снова застывает. Пару раз дернулась, пытаясь выскользнуть из моих рук, но теперь замерла.

А что такое? Что не так? Не нравится, что один из ее гребаных кавалеров нас застукал? В острый момент.

Ну ничего. Сейчас еще острее будет.

Крепче ее сжимаю. Чтобы уже не важно было, даже если опять задергается, затрясется. Никуда ей не уйти.

Она, конечно, спокойно не стоит на месте. Уже успевает прийти в себя. То вырваться старается, то хотя бы просто мою руку отпихнуть в сторону.

Ни черта, дорогая жена. Давно пора с твоей свободой завязывать. Слишком много тебе позволил. Вижу, вошла во вкус. Но я этот вкус тебе быстро сейчас перебью.

— Руки убери, — повторяет Кузнецов, цедит сквозь зубы.

— А ты кто такой, чтобы мне указывать? — спрашиваю. — Я к своей жене пришел. К своему ребенку. А тебе здесь не место. Понял?

— Таиров, что ты устраиваешь? — подает голос Вера, руку мою царапает, дергается еще сильнее прежнего. — Мы в разводе…

— Это формальность, — обрываю.

Нечего ей дурь всякую в голову вбивать. Сразу пресекаю.

Таировы не разводятся. А то, что я ей тогда дал уйти, просто моя временная слабость. Но выводы уже сделаны.

Менять свое решение не намерен.

— Да что ты, — снова пытается возразить Вера.

— Я тебе объясню, — в глаза ей смотрю. — Лучше тебе меня слушаться. Во всем. Или хуже будет.

— Таиров…

— Сделаю с тобой все, что захочу.

— Это ты с чего так решил? — опять встревает Кузнецов. — И что собрался делать? С матерью маленького ребенка.

— Шел бы отсюда, — бросаю.

— Сперва тебя выведу, — чеканит.

Совсем оборзел.

Отпускаю Веру, потому что разобраться нужно. Раз этот подонок сам валить не спешит, придется проводить.

— Ну давай, — говорю. — Выводи.

Но сперва надо с главным разобраться.

Не стану больше ждать ни секунды.

— Сначала я своего сына хочу увидеть, — отрезаю. — Потом с тобой разберусь.

— Кирюша спит, — замечает Вера. — Не нужно его сейчас дергать. Пожалуйста, Таиров, если у тебя хоть капля совести есть. Просто уйди.

Это она мне? Про совесть? Та, которая от меня ребенка спрятала?

Одуреть.

— Не зли меня, Вера, — рявкаю.

— Совсем мозги заплыли? — рычит Кузнецов. — Ребенка разбудишь. Ты слышишь, что тебе говорят?

Да, слышу я, слышу.

Ей лишь бы повод найти, чтобы меня подальше держать.

Но вообще, ничего из коридора не слышно. Тихо совсем. Видно, и правда мелкий спит. Как раз обеденное время. Кажется, тогда дети и спят.

— Надоел ты, — обращаюсь к Кузнецову. — Лезешь, куда не надо.

Скалится.

— Проваливай, — говорю.

— Ты мне расскажи, что ты сделать хотел, — выдает Кузнецов. — Чем грозился?

Тут проще показать.

Его рожа давно на кулак напрашивается.

Так что больше не сдерживаюсь. Просто держу в уме, что нужно тише действовать. Меньше шума. Ребенок же спит.

Замахиваюсь. И слышу, как позади хлопает дверь. Вера уже замок защелкивает. Только отвернулся — дала деру.

Ну не стерва?

21

Захлопываю дверь, прижимаюсь к ней спиной.

Меня трясет будто в лихорадке. Сердце бешено стучит в груди. Тело ошпаривает испарина. Толчки крови настолько оглушительно бьют по вискам, что я не сразу могу разобрать звуки на лестничной клетке. А звуков там хоть отбавляй.

Это осознаю немного позже. Когда мой пульс слегка затихает. Правда это «слегка» практически не ощущается.

Как же меня колотит. Просто до жути…

До сих пор не могу поверить, что Таиров узнал правду. Нет, я сразу понимала, что когда-нибудь это произойдет. Если он захочет выяснить, начнет копать. Особенно когда увидел меня с Кирюшей.

Конечно, я тогда все свое самообладание приложила, чтобы ничем себя не выдать. Потом Таиров очень удачно сам все решил, выводы сделал. И даже не сомневался, будто Кирюша не его ребенок.

Так что же поменялось?

Об этом сейчас невольно размышляю. Досада переполняет. Все хорошо складывалось.

Таиров разорался в своей привычной манере. Обвинял меня в изменах,