Снова в школу - Эмма Чейз

У каждой женщины есть одна часть тела, которой она особенно гордится. Коллин всегда говорила, что из нее получилась бы отличная модель ног, потому что у нее потрясающие пальцы на ногах. Для меня это мои сиськи — красивые, полные C-чашки — упругие, задорные, счастливые груди.

Я поворачиваюсь боком в зеркале ванной комнаты и разглаживаю простую белую футболку поверх темных джинсов. Я тренируюсь несколько раз в неделю, стараюсь высыпаться, правильно питаться, пить много воды. Я использую увлажняющий крем и крем вокруг глаз — после того, как мне стукнуло 30, это было необходимо, — но мне повезло с цветом лица.

Наклоняюсь ближе и оттягиваю кожу на висках. Затем я делаю то же самое со своими щеками, стирая морщинки от смеха вокруг рта, делая меня похожей на сумасшедшую, голодную рыбу.

Кажется, все эти годы я держалась довольно хорошо. Но, интересно… Гарретт тоже так думает?

Я бьюсь головой об облицованную известково-зеленой плиткой стену, пытаясь подавить разочарование.

— Прекрати, — я хмуро смотрю на себя в зеркало, — не имеет значения, что думает Гарретт. Сегодня вечером дело не в этом.

Он согласился, что это свидание. Он подмигнул, — шепчет Плохая Кэлли.

Я закатываю глаза, и зеркальная Умная Кэлли делает то же самое.

— Гарретт — кокетка, очаровашка, он не знает, как быть кем-то другим.

Гарретт одинок, ты одинока. Вы могли бы быть восхитительно, грязно одинокими вместе. Парень хорошо двигается… Ты помнишь. Держу пари, став мужчиной, он двигается еще лучше.

Умная Кэлли качает головой.

— Я не могу усложнять это. Я здесь на десять месяцев, а потом все вернется к реальной жизни. Тюлени — помни о тюленях!

Десять месяцев — долгий срок. И ты видела его со своими учениками и игроками на поле? Признайся, у тебя спонтанная овуляция при виде него!

— Работа моей мечты ждет меня на другом конце страны. Гарретт только даст мне несколько советов, чтобы меня не уволили или я не сошла с ума.

"Советы" на самом деле не то, на что ты надеешься, что Гарретт даст тебе сегодня вечером.

— Мы будем коллегами, — настаивает Умная Кэлли, как практичная девушка, которой она и является, — друзьями, хорошими друзьями.

С преимуществами. Мы обе знаем, что "полный пакет" преимуществ Гарретта относится к высшему классу.

Черт, Плохая Кэлли умеет убеждать.

Я слышу стук в парадную дверь, и мой шурин впускает Гарретта — ровный гул их светской беседы доносится сквозь стены. Его голос становится яснее, когда он входит в гостиную, где мои родители играют в Dance-Dance Revolution, 70-го года выпуска, со своей больничной койки.

— Привет, мистер и миссис Карпентер.

— Гарретт! Я так рада тебя видеть, — прокуренный голос моей матери пронзителен от волнения. Она всегда любила его.

— Как вы себя чувствуете?

— Не так уж плохо, — присоединяется мой папа, — где гонка на трех ногах, когда она так нужна? Мы были бы чемпионами.

— Я счастлива, что ты проведёшь время с Кэлли сегодня вечером, — говорит моя мама, — в последнее время она была очень напряжена. Ты всегда был хорошим.

Я выскакиваю из ванной и мчусь по коридору быстрее, чем Флэш Гордон (персонаж комикса).

— Хэй!

Гарретт поворачивается и встречает мой взгляд с веселой ухмылкой. Его тело заполняет прихожую, и он одет в светло-голубую рубашку на пуговицах и поношенные джинсы, которые идеально обтягивают его фантастическую задницу. Во рту у меня пересыхает, и дыхание вырывается из легких.

— Готова?

Его взгляд скользит по мне, ненадолго останавливаясь на моих сиськах. Они всегда нравились Гарретту.

— Конечно.

Он наклоняется и, понизив голос, говорит:

— Отлично выглядишь, Кэл.

— Спасибо.

Моя мама машет нам своими длинными красными ногтями.

— Повеселитесь!

Выйдя на лужайку, Гарретт кладет руку мне на поясницу, направляя меня к своему джипу. И снова возникает дежавю.

Это было другое время и другой джип. Но у нас с Гарреттом было много воспоминаний в одном точно таком же. Мы были молоды и не обузданы и не могли насытиться друг другом. Забраться на пассажирское сиденье вместе с ним за рулем так же знакомо, как и волнующе.

— Как долго твои родители должны оставаться в этой кровати? — спрашивает он. — Они напоминают мне бабушку и дедушку из "Вилли Вонка".

Я смеюсь.

— Не очень долго. Врачи хотят, чтобы они начали потихоньку вставать и выходить, чтобы предотвратить пневмонию или пролежни. Это будет интересно.

~ ~ ~

Мы подъезжаем к дому Гарретта на другом конце города минут через десять, сразу после того, как солнце село и небо стало голубовато-серым. Здесь, на озере, очень красиво — тихо, если не считать нежного хора сверчков и жужжания стрекоз.

Я стою на посыпанной гравием подъездной дорожке и смотрю на величественный дом из красного кирпича. Он подходит Гарретту, напоминает мне о нем — простой, красивый, солидный и крепкий.

— Вау, — выдыхаю я, поддразнивая, — на северной стороне озера, да? Когда ты стал мистером Крутым?

Если ты рос в здешних краях и жил на северной стороне, все думали, что ты богат.

Гарретт тоже посмотрел на дом.

— Подписание ипотеки на это место было одним из самых страшных дней в моей жизни. Даже с дополнительным заработком от тренерской работы и уроков вождения на стороне, я придал новый смысл термину "бедняк". Но… все получилось.

— Да, так оно и есть, — нежность и тепло поднимаются к моему горлу, — я рада за тебя, Гарретт. У тебя есть все, что ты всегда хотел.

Его взгляд скользит от его дома ко мне, задерживаясь.

— Не все, — затем он пожимает плечами, ухмыляясь, — но это отличный гребаный дом.

Внутри легко сказать, что человек живет здесь один. Здесь чисто, уютно — со стенами нейтрального цвета, хорошей, но подержанной мебелью и столом для пинг-понга там, где должен быть обеденный стол. Там есть занавески, которые, готова поспорить на свою левую грудь, купила и повесила миссис Дэниелс для него. На стенах несколько семейных фотографий в рамках, а в стеклянной витрине в углу гостиной — десятки футбольных трофеев и наград, которые Гарретт заработал за эти годы — сначала как игрок, а затем как тренер.

С кресла на нас прыгает лающий комок белого меха, его нос принюхивается, а хвост виляет со скоростью около ста километров в час.

— Снупи! — я ахаю. — О Боже мой… Это Снупи?

Я наклоняюсь и глажу его милую маленькую головку, его знакомые висячие уши. Он взволнованно скулит, ерзает и извивается, как будто не может подобраться достаточно близко.

В голосе Гарретта слышится улыбка — радость.

— Чертовски верно, это Снупи. Все еще силен.

Снупи