Клятва на крови - Дарья Лобанова
Быт затянул её стремительно. Каждое утро начиналось с голосов: Дёма требовал машинку или книжку, возмущался, если футболка «не та», и с разбега кидался в мамины объятия. Дина всё чаще цеплялась за ножки мебели, пыталась стоять, хлопала в ладоши, когда мама улыбалась. Алиса удивлялась, как много тепла вмещается в такие простые, земные вещи: завязать шнурки, убрать кашу с подбородка, вытереть слёзы и рассмешить малыша.
И всё же, она понимала: этого мало.
Новый мир требовал новых шагов. Садик — первый из них. Не потому что она устала. Наоборот — мысль отпустить детей даже на несколько часов вызывала в ней почти физическую тревогу. Но она знала: если хочет по-настоящему построить другую жизнь, надо научиться доверять. И детям нужны новые друзья. Без страха. Без охраны. Без решёток на окнах.
Мама помогала с детьми — и видно было, что ей это в радость. Она вязала им тёплые кофточки, пекла имбирное печенье вместе с Дёмой, терпеливо учила Дину хлопать в ладоши и петь простые песенки. В доме пахло выпечкой, свежим бельём и чем-то ещё — неуловимым, почти забытым. Дом пах миром.
Алиса же решила заняться собой. Пока дети привыкали к саду, она начала ходить к психологу.
Кабинет располагался в старинном особняке в центре города. Белые стены, тишина, чай с мёдом. Тихая женщина лет сорока с вкрадчивым голосом и тёплыми глазами смотрела на Алису не как на жертву и не как на чудовище. Просто — как на человека.
На первой встрече Алиса почти молчала. На второй — прорвало. Слова вырывались сами: про страх, про вину, про вспышки ярости, которые захлёстывали внезапно. Про то, как тяжело любить того, кто предал. И как больно предавать в ответ. С каждым разом дышать становилось легче. Будто кто-то осторожно промывал рану, и та наконец начинала заживать.
В какие-то вечера она не могла сдерживать слёз. В другие — впервые за долгое время смеялась. Громко. Настояще. С мамой. С Ниной. С детьми. С самой собой.
Она даже снова начала писать. Не мемуары. Не исповедь. Просто — короткие заметки, мысли, обрывки снов. Иногда — стихи. Иногда — письма, которые никогда не собиралась отправлять. Она чувствовала: в ней рождается что-то новое. Или — возвращается то, что когда-то было украдено.
Однажды, сидя в саду с чашкой кофе, завернувшись в мягкий свитер, она поймала себя на странной мысли: она хочет учиться. Не для кого-то. Не ради статуса. А для себя. Просто чтобы знать. Понимать. Разобраться.
Вечерами, когда дети уже спали, она перебирала сайты университетов. Искала программы. Юриспруденция. Психология. Педагогика. Всё было интересно. Всё — пугающе новое. Но внутри крепло едва ощутимое, тёплое чувство: она справится.
Она уже справлялась. Каждый день.
Глава 33. Василиса
Жара стекала по стенам университетского корпуса густыми, ленивыми потёками. Каменные своды дышали теплом, хранившимся здесь веками. В воздухе витал аромат свежесваренного кофе, дорогих духов и тяжёлых знаний. Здесь обучались не просто дети богачей — здесь формировались будущие владельцы мира. Для этих людей деньги были не инструментом, а кровью. Правом по рождению. Привычкой, передающейся с молоком матери.
Среди них шла Василиса Мартен — в прошлом Алиса. Прямо, спокойно, с портфелем в одной руке и тонкой, почти незаметной настороженностью в плечах.
Прошло несколько месяцев с того дня, как она вместе с детьми и матерью начала новую жизнь под чужим именем. Лёня помог с документами, отец — с юридическим оформлением. Василиса поступила в университет на юридический факультет — на бюджет. Редкая возможность для резидентов страны, и она не упустила её.
Но этим самым и подписала себе приговор.
Здесь, среди отполированных до блеска сыновей банкиров и внуков владельцев трастов, поступление по заслугам звучало как вызов. Стипендия? Учёба без меценатства? Скандал. Василиса была не просто «новенькой» — она была чужой по самой сути. Не по происхождению даже, а по выражению глаз. Слишком спокойная. Слишком уверенная. Словно встроена не в ту систему координат — где честь не имеет цены, а цену не имеет честь.
Особенно её ненавидели Филипп и Жан — двое, привыкшие к тому, что мир перед ними склоняется. Их раздражало всё: её имя, её молчание, её успехи. Её презрение к правилам их игры.
Поначалу это была просто пассивная агрессия. Насмешки. Подколы. Потом — исчезнувшие записи, подменённые распечатки, подстроенные неудобства. Василиса не жаловалась. Только стискивала зубы крепче. Это был её выбор. Её путь.
Вечером, когда город медленно остывал, и асфальт испарял дневную жару, она возвращалась домой. Университет позади, день завершён. Только в этот раз воздух над кампусом будто задрожал — слишком напряжённый, как перед грозой. И шаги — в её сторону. Позади.
— Ну что, стипендиатка, — донёсся ленивый, тягучий голос Филиппа.
Она остановилась. Развернулась. В руках Жана поблёскивал тонкий шокер.
— Уверен, ты найдёшь себе другой факультет, — продолжил Филипп, приближаясь.
Он сделал первый выпад — резкий, самонадеянный. Почти театральный. Только Василиса уже не играла. Она действовала.
Ловким движением она ушла в сторону, локоть врезался ему в грудь. Он согнулся, хватая воздух. Жан метнулся, замахнувшись шокером, но Василиса уже двигалась: удар — вывернутое запястье, давление на плечо — и он оказался на земле.
Тишина. Тела у её ног. Сердце билось размеренно. Она стояла ровно. Спокойно. Ни одного лишнего движения.
— В этом мире покупают всё, — тихо сказала она по-русски, глядя сверху вниз. — Но не меня.
И пошла прочь, не оборачиваясь. Не потому что не боялась — а потому что больше не позволяла страху управлять собой.
Дома пахло корицей, запечёнными яблоками и детством. Нина встретила её у двери с укоризненным взглядом и тёплой тарелкой в руках.
— Ужин остыл. Опять на своих вечерних дуэлях?
— На маленькой репетиции взрослой жизни, — усмехнулась Василиса.
В комнате Дёма стоял в кроватке, пухлыми ладошками цепляясь за бортик, как отважный первооткрыватель. Ему почти два года, но в его взгляде уже был мамин характер.
Дина, которой исполнилось около шести месяцев,
