Драйв - Кейт Стюарт

— Бен раньше пел в группе под названием «Эверли». Я был в другой. Мы познакомились после концерта в клубе, где оба играли. Никто из нас не был доволен, поэтому мы «мутировали».

— Мутировали. Мне нравится.

— Ага, — рассеянно ответил он. — Моя бывшая девушка пела в моей старой группе, но мы не могли сработаться.

— О? Тебе не нравилось играть для нее на барабанах?

— Я любил ее голос, но ненавидел ее стиль.

— Из-за этого она ушла?

Он откинул со лба прилипшие от пота пряди волос, доходившие до ушей, прежде чем взглянуть на меня. Я видела его нерешительность. Либо он не хотел говорить о ней, либо не хотел рассказывать мне. Что ж, возможно, и то, и другое.

— Можешь не говорить мне.

— Нет, она ушла не по этому. Это было за долго до основания группы. Мы с Беном основали «Сержантов» три года назад. Он паршиво играл на гитаре, а я знал одного парня. После того как мы пару раз поимпровизировали, мы решили, что у нас получается, а потом появился наш басист.

— Ты по ней скучаешь?

Вопрос был совершенно не к месту. Я прикусила губу, понимая, что мне лучше заткнуться, иначе я никогда не найду дорогу обратно в ресторан в одиночестве.

— Прости, — сказала я, когда он метнул на меня гневный взгляд. — Прости.

— Тебе, наверное, стоит быть помягче с личными вопросами, если ты планируешь этим зарабатывать на жизнь.

— Технически, — заметила я, — это не интервью.

— Нет, это Латинская инквизиция, — сказал он, искривив губы.

— А как ты начал играть?

— Я тоже бил по кастрюлям, когда был маленьким, это единственное, в чем я был хорош.

Он сошел с тротуара. Я была слишком погружена в его историю, зациклена на его рассказе, и споткнулась, чуть не рухнув. Его руки моментально вытянулись, чтобы удержать меня, когда я уже собиралась встретиться лицом с тротуаром.

— Спасибо.

Он поморщился, отстранился и схватился ладонью за свой гипс.

— О, черт. Извини.

— У меня всё еще болит от того, как я тащил твою пьяную задницу до такси на твой день рождения. Ты как Бэмби на новых ногах — что пьяная, что трезвая. В следующий раз я позволю тебе упасть.

— Мой злопамятный герой, — вздохнула я ему вслед, ускоряя шаг, чтобы не отставать.

И хотя темная улица погрузила нас в жуткую тишину, я не могла перестать задавать вопросы.

— Кто купил тебе первую барабанную установку?

— Я играл в школе.

— В оркестре?

— Ага.

— Вообще не могу это представить, — усмехнулась я. — Ботаник из школьного оркестра? Да ладно, Рид Краун.

— О да, это я. Мои родители не могли позволить себе барабаны. Это был единственный способ для меня учиться и играть.

— Понимаю.

— Я, черт возьми, обожал это. Маршировать, участвовать в соревнованиях — всё это.

— Ладно, — сказала я, доставая мятный блеск для губ и нанося его, — теперь ты просто меня разводишь.

Его невозмутимый, абсолютно бесстрастный взгляд подтвердил мои догадки. Рид был совершенно необщительным человеком. Я могла только представить, как тяжело ему давалось участие в любом школьном мероприятии. На самом деле, это, вероятно, было для него кошмаром, но необходимой жертвой.

Словно прочитав мои мысли, он пожал плечами.

— Зато я мог репетировать столько, сколько хотел. Я подружился с руководителем, Мистером Беррисом, и торчал там каждый день после уроков, пока меня не выгнали.

— Знаешь, один из моих кумиров играл в школьном оркестре, а потом метался туда-сюда, пока не получил место сессионного музыканта, играя на подхвате у Линды Ронстадт46.

— Так себе карьера, — сказал он, нахмурив брови, словно пытаясь понять мою логику.

— А я считаю, что да. Он играл с Гленном Фраем, пока они оба не ушли и не решили поставить на себя. Они сколотили небольшую группу под названием Eagles.

Рид остановился и оглянулся на меня.

— Да, Дон Хенли, — сказала я, чувствуя удовлетворение. Мне нравилось удивление в его глазах. — Простой парень из нашего великого штата, который играл в футбол и на тромбоне в школьном оркестре, а в итоге написал одни из лучших песен в истории музыки. А его голос… даже не начинай.

Я продолжала болтать, в моей походке появилась легкая пружинистость.

— Вот в чем фишка музыки: никогда не принимай своих бэк-музыкантов как должное. Может статься, что на тебя работает сам Дон Хенли!

Рид остановился. Его губы изогнулись в ленивой улыбке, которую он пытался скрыть.

Я была слишком увлечена настоящим моментом, чтобы продолжать уроки истории.

— Вот это да, значит, ты был ботаником из оркестра. Придется тебе поблагодарить Мистера Берриса, когда станешь знаменитым.

— Ты даже не слышала, как я играю, — сказал он, вытаскивая пачку сигарет из джинсов.

— Но слышала твою группу. Они бы не держали тебя, если бы ты не умел играть. Держу пари, на выпускном балу тебе пришлось нелегко.

Краткая вспышка зажигалки осветила его самодовольную ухмылку, прежде чем он выпустил ровную струю дыма прямо в мою сторону.

— Я трахнул королеву выпускного в ее маленьком синем платье до того, как за ней приехал король.

Я остановилась и отмахнулась от запаха.

— Ладно, эм… ух ты.

— Я стал хорош во многих вещах в старшей школе, сестренка, — на секунду в его глазах мелькнуло что-то, что тут же исчезло. — В основном, как быть под кайфом, — признался он, бросил сигарету, которую только что прикурил и раздавил ее ботинком.

Кроме редких проезжавших машин, вокруг не было никого. А мой мозг просто разрывался от вопросов.

— Расскажи мне о своих родителях.

— У меня есть мать и отец.

— И…

— Ты ужасно игнорируешь намеки.

— Нет, я хороша в том, чтобы их избегать.

— Они живут в Накодочесе47.

— Ты там вырос?

— Да.

— Ну же, Рид, расскажи!

Мы завернули за угол, еще одна пустынная улица, заставленная складами.

— Они оба пьяницы. Вижусь с ними раз в пару месяцев.

Задыхаясь, я снова ускорилась. Ноги горели от этой вынужденной гонки.

— Мне жаль.

— Почему тебе должно быть жаль? Они не умерли. Они просто пьяницы.

Я пожала плечами.

— Поэтому мне и жаль.

— Не надо. Были и свои плюсы в том, чтобы быть ребенком Дэвида и Кортни Краун. Никакого комендантского часа, никаких правил и никаких наказаний. Мы прекрасно ладили.

Я крепко сжала губы, не веря ему.

Моя мать как-то провела целый год, напиваясь «Белым русским»48, после того как родила моего брата, Пита. Он появился на свет, так и не сделав ни единого вдоха. Это был худший день в нашей жизни и каждый последующий день. Мы потеряли не только