Прекрасное изгнание - Кэтрин Коулс

Меня затрясло так сильно, что я почувствовала, как по ногам стекает горячая жидкость, пропитывая джинсы.

— Проверь ее, — сказал другой голос. Тот самый, что насмехался над моей мамой. Тот, кто приказал пролить ее кровь. Тот, чей ботинок со львом я запомнила навсегда.

Мужчина передо мной присел на корточки, стараясь не наступить в лужу крови — в мамину кровь. Два пальца в перчатках осторожно коснулись ее шеи. Он повернулся, глядя на того, кого я не видела.

— Мертва.

Мои ноги подкосились. Ушла. Моя мама. Черные пятна снова заплясали перед глазами, грозя утащить меня в небытие.

— И слава Богу, — прошипел тот голос. — Обыщите каждый угол этого дома. Я хочу быть уверен, что эта соплячка действительно на ночевке. Если нет — убить.

Его шаги начали удаляться по коридору, но слова продолжали гудеть в моих ушах.

Ночевка… Мамино спасение для меня. Ее красивая ложь, которая дарила мне жизнь.

Но это не та, что была теперь мама. И не та, что стал папа. В груди разлился огонь, когда я медленно сползла на пол, сжимаясь, чтобы поместиться в узком укрытии. Я больше не могла держаться на ногах.

Все, чего я хотела, — уйти вместе с ними. В ту же тьму. В тот же покой.

1

АРден

Настоящее

Я уставилась на картину, ощущая, как внутри поднимается волна раздражения, закручиваясь темными клубами, пока я всматривалась в изображение и мазки кисти, а из динамиков гремела тяжелая музыка. Ничего не выходило. Чего-то не хватало. Возможно, работа слишком напоминала мои прежние картины. Или, может быть, в ней чувствовалась какая-то фальшь.

Я работала в разных техниках: металл для скульптур, масло для холстов, иногда пастель или уголь. Это был мой способ справляться с тьмой внутри. Пропускать ее сквозь себя и изливать на поверхность.

Кто-то сказал бы, что это полезно. Приемная семья, в которую я попала на другом конце страны, так и считала. Но правда была в том, что я так и не нашла общий язык с этой тьмой. Мы бесконечно сражались, но я ни разу не выигрывала войну — даже сейчас, в двадцать пять.

Поэтому моя мастерская, спрятанная в горах Центрального Орегона, сейчас была залита светом. Так я прогоняла собственные страхи, так же как изгоняла их на холстах. Ирония в том, что при всей моей боязни темноты вдохновение ко мне приходило именно ночью.

Возможно, тьма так пыталась удержать меня в своих объятиях, проверяя, хватит ли у меня смелости снова встретиться с ней лицом к лицу. Я уставилась на холст еще сильнее. Картина вышла тревожной, мрачной: деревья, сливающиеся в туннель, будто манили подойти ближе. Но чего-то все равно не хватало.

Я раздраженно зарычала, и Брут поднял голову со своего лежака в углу, серые уши дернулись. Этот огромный кане корсо всегда следил за мной. Он был еще одним оружием в моем арсенале против тьмы.

— Все нормально, — пробормотала я, направляясь к раковине у дальней стены. Наполнив миску растворителем, я принялась отмывать кисти.

Эта рутина была для меня своего рода медитацией — редкой для меня вещью. Потому что сидеть на подушке под тихую музыку было явно не моим способом очищения. Мне нужно было движение, ярость, ритм тяжелого рока и металла. Я находила это в искусстве и джиу-джитсу.

Обе вещи стали для меня подарком. Их мне дали люди, которых я встретила там, где меньше всего ожидала. После месяцев в приемных семьях и программы защиты свидетелей в Бостоне меня отправили далеко от того мира, в новую семью, которая ничего не знала ни о бостонской элите, ни о судьях, берущих взятки и губящих этим целые жизни.

Когда привычный коктейль из злости и вины снова заплескался внутри меня, я сделала глубокий вдох и напомнила себе, где я сейчас.

С Колсонами.

Семья, которая состояла из родных детей, усыновленных и приемных, но была ближе любой, что я знала раньше. Может, именно осознанный выбор делал нас такими.

Нора Колсон выбрала продолжать брать в дом детей даже после того, как потеряла мужа и одного из сыновей в автокатастрофе. И брала не простых детей, а самых сложных, самых сломленных. Так что неудивительно, что именно к ней я попала — почти немая, боящаяся даже собственной тени.

Но она и ее мама, Лолли, помогли мне выкарабкаться из этой раковины, насколько это было возможно. Так же, как они помогли каждому, кто переступил их порог. Там были Коуп и Фэллон, ее родные дети, усыновленный сын Шеп, и еще Роудс, Трейс и Кайлер, такие же приемные, как я.

Мы были лоскутным одеялом из разных нитей и тканей, но вместе создавали нечто гораздо большее, чем по отдельности. Что-то по-настоящему красивое.

Но это не отменяло того, что я порой чувствовала себя лишней. Слишком странной. Не особенно хорошей в общении с людьми. Мне лучше давались краски, металл, животные и спарринги — все то, где не нужно было подбирать слова.

Разложив последнюю кисть на полотенце, я выгнула спину, пытаясь снять напряжение. Позже придется залечь в ванну с солью — вечная проблема после того, как проведешь слишком много часов на ногах. Но сначала нужно было размяться.

Я взглянула на часы. Чуть больше пяти утра. Потом перевела взгляд на Брута.

— Пойдем в зал?

Пес глухо зарычал, мгновенно поднявшись на лапы. Он обожал зал Кая, не за само помещение, а за то, сколько внимания ему там уделяли.

Я усмехнулась.

— Тебя расстроит, что сейчас там никого нет.

Брут просто продолжал тяжело дышать, словно говоря, что его это не волнует.

Я схватила спортивную сумку с видавшего виды кожаного дивана и выключила музыку. Диван был мне и складом, и кроватью, и иногда даже обеденным столом, потому что я проводила здесь больше времени, чем в гостевом домике по соседству. Но этого было достаточно. И спалось мне здесь все равно лучше, чем в настоящей кровати.

Забежав в маленькую ванную, я быстро переоделась в тренировочную форму и направилась к выходу. Брут уже был рядом, мой почти безмолвный спутник.

Как только я вышла на улицу, включились автоматические фонари, осветив гравийную стоянку и подсветив мою главную гордость: красный Ford F-150 1979 года. Снаружи он выглядел так себе, но внутри был идеален.

Это была первая вещь, которую я купила на деньги, заработанные своим трудом. Хотя по закону мне принадлежал внушительный трастовый фонд, доставшийся от родителей, я не