Развод. Ты всё испортил! (СИ) - Зарян Аника

Но он не перестает быть отцом моих детей.

Хорошим отцом.

Господи, пусть он очнется!

Свекровь без сил растеклась на одном из неудобных стульев, расставленных вдоль стены. Не плачет, не кричит – стонет, взгляд направлен в пустоту. Нора в углу молится. Свекор с папой ушли – пробуют найти врача, с которым я общалась.

Внезапно свекровь поднимает голову, крутит её направо-налево.

- А где дети? – спрашивает испуганно.

- Дома, с подругой, – отвечаю спокойно.

- Разве это дома?.. – лепечет тихонько, кивает, поджимает губы. – Разве это их дом?

- Их дом там, где я.

Больше она ничего не говорит. Не уверена, успел ли сын ей рассказать, почему я переехала, но в её глазах нет возражений, неприятия – только боль и смирение.

Пишу Кате.

«Всё хорошо, играем в настолку!» – прилетает ответ практически сразу.

Понимаю, что не могу просить её остаться с детьми на весь день. Понимаю, что пока Карен в реанимации, к нему никого не пустят. Понимаю, что надо уходить.

Всё понимаю.

Но сейчас мне кажется предательством – просто уйти. Оставить убитых горем людей, которые долгие годы были моей семьей. Вдруг им понадобится помощь? Вдруг его маме станет плохо, а Нора растеряется? Такое бывало раньше. И это не по-человечески. Не время и не место выставлять напоказ обиды.

- Ты иди, ай бала, – снова слышу голос свекрови. – Что тебе тут стоять... Ты иди...

- Я могу остаться, – голос срывается, звучит неуверенно, – помочь.

- Чем ты поможешь? – ухмыляется слабо. – Только если помолишься за моего ребенка... А молиться можно и не тут...

- Если что-то...

- Мы скажем. – не смотрит на меня. – Иди к детям.

Глава 23

Папа забрал детей к себе.

«Дед я, в конце концов, или не дед? У внуков каникулы, пусть у нас с матерью до конца недели побудут. И им разнообразие, и ты свободнее будешь».

- Хочешь, я с тобой останусь? – спросила Катя, которая всё еще сидела на диване в гостиной.

Она не ушла, когда я вернулась домой. Сначала помогала мне собрать детей. Теперь, видимо, помогает не сойти с ума от переживаний. Только я не прошу её об этом. Я хочу побыть одна.

- Нет, милая. – ответила устало. – Ты и так очень помогла. Ты иди, не хочу тебя дальше задерживать.

- Я переживаю, как бы с тобой чего не случилось.

- Иди, Кать. – повторила. – Не волнуйся за меня.

Кажется, я однажды уже просила её об этом.

Она послушалась. Приобняла мягко, провела ладонью по моей щеке, и ушла.

Так я осталась одна.

Прошла на кухню. Включила чайник.

«...как бы с тобой чего не случилось».

Пытаюсь представить, что именно может со мной случиться, по мнению Кати.

Я начну всё крушить?

Я нанесу себе какой-то вред?

Выпаду из открытого окна, задумавшись о том, что Карен сейчас на грани жизни и смерти? И оставлю детей сиротами? Одним днем – двойное бинго: сразу и без папы, и без мамы.

И в печали, и в радости, пока смерть... Не соединит нас вновь?

Не жизнь, а кривое зеркало.

Свист чайника вырывает меня из ступора. Оказывается, я так и застыла на месте, с пальцем на кнопке включения.

Тянусь к верхним полкам, где расставлены чайные чашки, но не дотягиваюсь. Накануне я уже столкнулась с этой проблемой, но быстро сообразила воспользоваться деревянной ступенчатой подставкой, которую нашла в прихожей. Видимо, хозяева были очень высокими людьми. И квартиру свою оборудовали по своему удобству, потому что тут всё находится выше, чем я привыкла: и столешница, и полки, и крючки в ванной, и даже дверной глазок. А во мне роста не много, но и не мало – метр шестьдесят два.

Мозг отчаянно дает сигналы воспользоваться подставкой, а я так и продолжаю тянуться, гипнотизируя взглядом большую кружку с музыкальными нотами по контуру. Будто, чем пристальнее я буду на неё смотреть, тем скорее она меня пожалеет и прыгнет ко мне в руки.

А потом звонит телефон.

О хорошем, конечно, не думается.

Пока иду в комнату, где его оставила, в голову лезут самые страшные мысли.

Но это не свекровь. И не Нора.

Артём.

- Ксюша, привет.

Его голос звучит встревоженно. Он волнуется.

- Привет.

- Ира рассказала про аварию. Я могу тебе чем-то помочь?

«Чем ты поможешь?»

- Я могу приехать.

- Приезжай.

Предложенные ранее быстрый ланч и ужин трансформировались под воздействием обстоятельств. И вот мы сидим на моей новой кухне. Вдвоем.

И пьем чай.

На этот раз он не обжигающий.

На столе вазочка с покупным печеньем «курабье», которое я накануне утром заказала с остальными продуктами к завтраку – вот и всё нехитрое угощение.

Ни гаты, в приготовлении которой я мастер, ни свежих домашних булочек, которыми я регулярно баловала домочадцев раньше.

Он смотрит на лабиринт, в который переплетаются стебли цветов на обоях. Я смотрю на него.

- Я всё еще жду объяснений, как ты оказался вчера в аэротрубе. - спрашиваю, чтобы прервать молчание.

- Ты сама сказала, куда вы собираетесь с детьми.

- Ты прекрасно понял, о чём я, Артём.

Делаю глубокий вдох – и снова возвращаюсь в ночной сон. Но на этот раз – он наяву.

Прав был Пруст, запахи – лучшие проводники в воспоминания. И сейчас я тайком нежусь на волнах памяти, окутанная терпкостью кофе и амбры, которую не перебивает даже яркий бергамот чая. Мне хорошо. И от того, что мне хорошо, мне плохо! Потому что как может быть сейчас хорошо, когда еще полчаса назад выть хотелось?

Но мне хорошо до мурашек, когда он рядом. Артём незаметно для меня самой стал константой моей новой реальности.

- Я люблю прыгать с парашютом, – огорошивает своим ответом. – Это моё хобби. Труба – экспресс вариант. Хожу туда много лет. И эмоции, и тренировка, и безопасно.

Парашют. И сколько у него еще сюрпризов?

- А в трубу тебя как впустили?

- Ребята меня там знают. И не смогли отказать в маленькой просьбе.

- В маленькой просьбе...

- Они знали, что со мной их клиент будет в безопасности. Так что никакого риска не было ни для них, ни для тебя.

«Только разрыв сердца от страха», – проносится в мыслях, но об этом я умалчиваю.

Ведь ничего же вчера не случилось плохого? Только хорошее...

«Только если помолишься за моего ребенка...»

Судорожно выдыхаю.

- Ты боишься...

- Очень.

- Если тебе будет спокойнее, – смотрит пристально, – я могу отвезти тебя к нему.

Качаю головой. Я уже там была.

И если мне никто не звонил, значит, с тех пор ничего не изменилось.

Он всё еще в реанимации.

Всё еще в коме.

А я всё еще не сказала об этом сыну и дочери.

Я вообще не представляю, как об этом говорить маленьким детям!

И я до ужаса боюсь, что мое решение не сообщать им то, что может причинить боль, ошибочное. Снова. Но одно дело – развод, а другое... Потому что может случится так, что они не успеют увидеться с отцом. Даже спящим. И виновата в этом буду только я!

- Я так устала, Артём... – выдыхаю надломано. – Я устала... Я устала во всем сомневаться... Стоит мне почувствовать хоть какую-то опору, как новое потрясение снова выбивает её у меня из-под ног. Я не понимаю уже, что делаю, что чувствую!

- Ты сердишься. – накрывает мою руку своей. Теплой, немного шершавой.

Память тут же подкидывает предыдущее такое же прикосновение. Я и Карен. Офис. День Валентина. И завалившийся набок подлокотник, не выдержавший удара оскорбленного мужчины. И в отличие от прошлого раза, мне не хочется прерывать контакт, спрятать руки и спрятаться самой. Перед Артёмом сейчас мне хочется открыться.

- Сержусь... – произношу неуверенно. Это то, что я чувствую? Ответ приходит моментально. – Ты прав. Я так зла на Карена! Я думала, что уже ничего к нему не чувствую, но он умудрился переубедить меня в обратном таким изощренным способом! Я так на него зла, Артём! Как он мог сесть за руль пьяным? Как он мог не подумать о детях перед этим? Они же его любят! Если бы с ним что-то случилось... Если с ним что-то случится... – Голос срывается. И снова судорожный выдох. Это всё так странно. Этот день, этот разговор... – Им же будет так больно... – не договариваю, что моя боль будет не меньше... В горле будто ком застрял. Пытаюсь сглотнуть, но не получается.