Развод. Пусть горят мосты - Стася Бестужева

Меня обдает холодом. Этот ежедневник — моя попытка документировать все, что происходит. По совету адвоката. Для суда. Мои самые сокровенные мысли и страхи. Вещи, которые я не говорила никому, кроме Анны Громовой и иногда Максима.

— Ты обыскал мои вещи, — говорю, пытаясь сохранить спокойствие. — Рылся в моих личных записях. Это... это вторжение в частную жизнь.

— Частную жизнь? — он смеётся, и этот смех пробирает до костей. — Мы женаты тринадцать лет, Лена. У супругов нет "частной жизни" друг от друга. Особенно когда одна половина явно сходит с ума.

— Я не схожу с ума, — выпрямляю спину, встречая его взгляд. — Верни мой ежедневник. Немедленно.

— А то что? — он делает шаг ко мне. — Позвонишь своему дружку Максиму? Или тому адвокату, с которым тайно встречаешься? Анне... как её... Громовой?

Сжимаю кулаки, чтобы скрыть дрожь в руках. Он знает про Анну. Знает про наши встречи. Что ещё он выяснил?

— Верни мои вещи, — повторяю, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо. — И объясни, что ты вообще здесь делаешь. Ты должен был вернуться завтра.

— Изменились планы, — он пожимает плечами, не выпуская ежедневник. — Решил проверить, чем занимается моя дорогая жена в моё отсутствие. И правильно сделал.

Он поднимает ежедневник, начинает зачитывать:

— "9 мая. Павел снова забрал Даниила без предупреждения. Вернул поздно, ребёнок перевозбуждён, не мог уснуть. Явно делает это назло". "15 мая. Сегодня Павел принёс документы на подпись. Притворилась, что согласна, но сделала копии. Отдам адвокату для анализа". "23 мая. Максим говорит, что нужно быть готовой к любым провокациям. Павел может попытаться представить меня неуравновешенной".

С каждой фразой его голос становится всё злее, лицо темнеет от ярости. Я стою, не в силах пошевелиться, как кролик перед удавом.

— Знаешь, что это, Лена? — спрашивает он, захлопывая ежедневник. — Это паранойя. Настоящая клиническая паранойя. Ты видишь заговоры там, где их нет. Подозреваешь меня в ужасных вещах, которые я даже не думал делать.

— Это не паранойя, — отвечаю, собирая все крупицы храбрости. — Это факты. Ты действительно делал всё это. И продолжаешь делать.

— Например? — он выгибает бровь. — Приведи хоть один конкретный пример, где я пытался тебе навредить.

— Ты заблокировал наш совместный счёт, — напоминаю я. — Лишил меня доступа к деньгам, которые я зарабатывала годами. Подделал мою подпись на документах. Распускал слухи о моей психической нестабильности среди коллег.

— Преувеличения и домыслы, — отмахивается он. — Я защищал наши общие финансы от твоих импульсивных трат. Никакие подписи не подделывал — у меня есть доверенность. А слухи... ты сама создаёшь их своим поведением. Люди не слепые, Лена. Они видят, что с тобой происходит.

Он делает ещё шаг ко мне, и я невольно отступаю, упираясь в стену. Ежедневник всё ещё у него в руке — моя жизнь, мои мысли, мои доказательства.

— А теперь ещё и этот отпуск, — говорит он с угрожающей улыбкой. — Тайный побег на Крит. С Бересневым и его дочерью. Интересная компания для семейного отдыха, не находишь?

Воздух застревает в лёгких. Он знает. Знает о наших планах. О билетах, которые я купила вчера. О брони отеля.

— Как... — начинаю я, но он перебивает:

— Как я узнал? — его улыбка становится шире. — Тебе стоит чаще чистить историю в браузере, дорогая. И почту проверять перед выходом из аккаунта. Такие мелочи, а столько выдают.

Я чувствую, как земля уходит из-под ног. Он следил за мной. Читал мою почту. Проверял историю поиска. Я была под колпаком всё это время, даже не подозревая об этом.

— Это вторжение в частную жизнь, — повторяю я. — Ты не имеешь права.

— Имею, — отрезает он. — Когда моя жена ведёт себя странно, проводит тайные встречи с адвокатом, планирует увезти моих детей на другой конец Европы без моего ведома — я имею полное право знать, что происходит.

— Ты следил за мной?

— Я защищал свою семью, — его голос твердеет. — От тебя. От твоей растущей неадекватности. От твоих попыток настроить детей против меня.

— Я никогда...

— Никогда? — он снова открывает ежедневник. — А это что? "Ника сказала, что не хочет проводить выходные с папой. Я не стала настаивать". "Даниил вернулся от Павла с новой игрушкой — очередная попытка купить любовь ребёнка". Ты записываешь каждое моё действие и интерпретируешь его в негативном свете!

— Я записываю факты, — говорю я, чувствуя, как растёт гнев. — То, что происходит на самом деле. То, что может пригодиться для суда.

— Вот! — он торжествующе поднимает палец. — Ты сама признаёшь, что собираешь «компромат». Планируешь войну. А потом удивляешься, почему я защищаюсь.

— Я не планирую войну, — возражаю, сжимая кулаки. — Я пытаюсь защитить себя и детей от твоих манипуляций.

— Манипуляций? — он делает вид, что удивлён. — Я обеспечиваю семью. Забочусь о детях. Провожу с ними время. Это называется «быть отцом», Лена. Но ты почему-то видишь в этом какой-то злой умысел.

— Потому что он есть, — говорю я, чувствуя, как подкатывают слёзы. — Ты используешь детей как оружие против меня. Подкупаешь их подарками. Настраиваешь против меня.

— Бред, — отрезает он. — Это ты их настраиваешь. Своими истериками, своими подозрениями, своим образом вечно усталой жертвы.

Его слова бьют точно в цель. В последнее время я действительно часто на грани срыва, дети видят мои слёзы, мою усталость. Видят, как я борюсь, и это пугает их. Но кто довёл меня до такого состояния?

— Я всего лишь хотела поехать в отпуск, — говорю тихо. — С детьми. Отдохнуть. Восстановиться.

— С Бересневым, — добавляет он ядовито. — Случайно, конечно.

— Максим — друг, — отвечаю, хотя щёки предательски краснеют. — Он тоже едет отдыхать с дочерью. Мы просто пересекаемся по времени.

— В одном отеле? В соседних номерах? — Павел качает головой. — За кого ты меня держишь, Лена? За идиота?

— Я не собираюсь обсуждать это, — отворачиваюсь, пытаясь пройти мимо него. — Верни мой ежедневник и уйди.

Он хватает меня за руку, разворачивает к себе. Его пальцы сжимаются на моём запястье слишком сильно.

— Отпусти, — требую я, пытаясь вырваться. — Ты делаешь мне больно.

— А ты делаешь больно мне, — его голос опускается