После развода. Верну семью снова - Анита Кароль

Туса, значит. А на ней не могло быть Степки, стар он для молодежных вечеринок. Сажусь в кресло, напротив дочери. Она не выдерживает моего взгляда, рассматривает маникюр на ухоженных пальцах.

− Ну, я жду.

− Че ждешь?

− Либо ты мне сейчас рассказываешь всю правду, начиная с этой самой тусы. Либо я предоставляю тебе полную свободу. Внука не отдам, угробишь ребенка.

Юлька приободрилась, вскочила с дивана, и пошла в комнату, вещи собирать. Я выхожу в прихожую, устраиваюсь на кушетке и жду. Вскоре дочь появляется, тащит огромный чемодан, сумку с ноутбуком и сумочку, за которую я заплатила столько, сколько зарабатывает бригада врачей «скорой помощи» в месяц.

− Ты меня не поняла. Ты — уходишь, берешь только то, что заработала сама. Подозреваю, что все куплено на мои деньги, так что…

Встаю на пути дочери, та фыркает снова, будто лошадь. Демонстративно откатывает от себя чемодан, почти бросает ноутбук на кушетку и идет к входной двери. Мне обиднее становится, чем прежде. Я бы схватила своего ребенка первым делом, если бы пришлось уходить.

− Ты забыла сумочку оставить, где лежат карточки с моими деньгами.

Тормозит, мнет ремешок модного аксессуара, раздумывая. Либо кинет мне ее со словами — «да подавись», либо останется. Дочь выбирает первый вариант, сумочка летит мне под ноги. Я достаю телефон, попутно показываю, что нужно снять серьги с бриллиантами, дорогущие цепочку и часики.

− Это ты подарила на день рождения! Опустишься до того, что подарки отберешь? — вопит, сверкая голубыми глазищами.

− Снимай. Эти вещи принадлежат моей дочери. А ты мне никто, я тебя знать не знаю, − выдаю, слыша голос Стаса в динамике. — Исаев, если к тебе придет некая особа с именем Юлия, и будет просить у тебя деньги, или приютить, то ничего ей не давай.

− Девчонки, да вы чего там, сдурели?

− Я сказала, ничего не давать. Или я и тебя больше не знаю.

− Оль… ладно, не дам. Но в дом−то хоть впустить…

− Попробуй только. Нет у нас больше дочери, Стас. Зато есть внук. Если хочешь меня вернуть, то сделай, как я сказала.

− Конечно хочу… ладно, сделаю.

− Пап! Мама сдурела вообще, она меня выгоняет, − орет Юля, пытаясь отобрать у меня смартфон. Отключаю его и сую в карман.

− Ты сама выбрала, − припечатываю, показывая на колечко. — Снимай.

− Ну ты трусы еще с меня сними! — растопыривает руки.

− Да ладно, одежду можешь оставить. Ту, что на тебе. Гуманитарная помощь. Куртку не забудь, холодно. И документы, они тебе сейчас пригодятся. Там, за углом, есть кафе, вроде посудомойки требовались.

Я достаю из сумочки паспорт, отдаю его хозяйке. Загранпаспорт оставляю, он ей не пригодится. Собираю все вещи, раскиданные дочерью и ухожу. Мне интересно, настолько ли она глупая, что уйдет, бросив своего ребенка. Но, думаю, не захочет терять сытую жизнь.

Готовлю смесь внуку, теперь у Никитки есть только я и дед. И прабабушка. Вырастим. Такой сладенький малыш… Юли не было в прихожей, когда я из комнаты вышла. И куртки ее не было. Едва сдерживаю слезы. Стас прав, я потеряла единственную дочь.

Может, побродит по городу без денег, и вернется. Но я знаю, что сделает она это не из−за своего сынишки, и тем более не из−за меня. А я ужасная мать. Даже без телефона оставила единственного своего ребенка.

И чем я лучше нее? Только тем, что новорожденную не бросила, как она.

Кусаю губу, едва сдерживаясь, чтобы не броситься искать. Далеко не могла уйти.

− Эх ты, − укоризненно качает головой мама. Она наливает воды из графина, запивает таблетку. — Оля, как ты могла?

Только открываю рот, чтобы высказать все ей. Вместо того, чтобы предупредить меня, что Юле помощь требуется, что она ребенка ждет, мама как партизанка молчала. Но тут же закрываю рот и вздыхаю. Силы кончились. Даже слово произнести не могу. Встряхиваю бутылочку, чтобы растворить смесь, проверяю ее температуру, капая себе на запястье. Надо накормить мальчика…

− Дай, я сама, − мама отбирает у меня бутылочку и ковыляет прочь.

А я подхожу к окну, наблюдаю за двором. Там, на детской площадке сидят бабульки, покачивая коляски с внуками. Но возраст у них как у моей мамы.

Они своих детей не выгоняют из дома, отобрав у них все вещи…

Глава 32

− Ма−а−ам… − слышу тихое за спиной, и кажется, что послышалось. Смахиваю слезы ладошкой, поворачиваясь от окна. — Мамуль, прости меня?

Дочь стоит у кухонного стола, понурив голову. Все так же в куртке. Вернулась, или вовсе не уходила. Я не слышала, как щелкнула входная дверь. Отодвигаю стул, сил нет стоять, ноги трясутся.

Думала, больше не увижу свою девочку.

Да, она избалованная. Да, плохо воспитали. Я сгрузила эту миссию на Стаса, сама взращивала бизнес. И чуть не потеряла ее. Но раз извиняется, то не все еще потеряно. Киваю на соседний стул.

− Садись, поговорим. Я хочу знать все, начиная с окончания школы. Только все, как на духу, ничего не утаивая. Не была ты в Англии?

− Была. Пару месяцев. Там мне не понравилось, жутко неприветливо, студгородок старинный какой−то, комната вообще отстой. Когда вернулась, поступила в вуз, жила на деньги, которые остались от Англии. Вам с папой не сказала, потому что вы мечтали выучить меня за границей. Рушить вашу мечту не хотела. Зря только учебный год потеряла. А теперь вот и второй.

− Мы бы все равно узнали, дочь, − укоризненно качаю головой.

− Ну это потом же… вы, родители, всегда нам свои мечты суете. Вон папа тоже предлагал на юриста учиться. А ты мечтала в Англии… вот и ехала бы сама туда.

Дочь чуть повышает голос, но она права. Родители всегда хотят воплотить свои мечты хотя бы через детей. Не думают, что у них свои мечты и желания есть.

− И на кого же ты поступила? — мне так интересно, какую профессию выбрала дочь.

− Да, − машет рукой, − меня все равно отчислили. Хотела быть переводчиком−дипломатом. А теперь вон, мать−одиночка. Выбрала, называется…

У Юльки слезы в глазах, и я вдруг себя вспомнила, когда забеременела ею. Тоже думала, что все планы насмарку. Рыдала в своей комнате. Сначала пришла бабушка, стала утешать.

− Ну что ты, внученька, воспитаем! Мы же есть у тебя,