Синдикатер - РуНикс
«Ты могла бы просто откинуть волосы и помыть их, знаешь ли», — сказала ей Амара, обращаясь к потолку гостевой ванной. Похоже, это была та же гостевая ванная, которой она пользовалась, когда приезжала.
Несколько минут был слышен только звук текущей воды, прежде чем Зефир заговорил. «Обычно я бы так и сделал. Но в последнее время у меня кружится голова, если я слишком сильно или слишком быстро наклоняюсь».
Амара почувствовала, как между ее бровями пролегла морщина. Насколько ей было известно, никакой связи между горем и головокружением не было. Если только она не ела или не пила достаточно жидкости. Но она только что упомянула о готовке и еде, так что это отпадало.
«Ты была у врача?» — спросила Амара, обеспокоенная этим. Головокружение, особенно постоянное, не было хорошим признаком.
«Ага». Звук воды прекратился, и Амара вместо этого услышала звук мытья шампунем. «Я беременна».
Амара ахнула. «Ни за что!»
Зефир усмехнулся. «Да, конечно!»
Амара взвизгнула от счастья, и Зефир на другом конце провода повторил этот звук, прежде чем ее лицо внезапно появилось на экране, вместе с шампунем. «Не говори никому!»
Она побежала обратно в душ, и Амара рассмеялась. «Твой секрет в безопасности со мной. Почему ты до сих пор не рассказала мужу?»
«Я хочу сделать ему сюрприз».
Ах. Так вот для чего был весь этот макияж. Они разговаривали, пока Зефир ополаскивала ей волосы, рассказывая Амаре о безопасности окрашивания волос во время беременности, что использовать и делать, и как она делала много окрашиваний для беременных женщин, когда была парикмахером. Через несколько минут она вернулась на экран в милом комплекте домашней одежды и с полотенцем, обернутым вокруг головы.
«Ты не знаешь, Альфа останется на ночь в комплексе?» — спросил ее Зефир, увлажняя лицо. «Я с ним еще не разговаривала. Боюсь, что проболтаюсь по телефону, а я не хочу. Мне нужно увидеть его лицо, когда я ему расскажу. Возможно, он сделает что-то нехорошее».
Амара покачала головой. «Понятия не имею», — ответила она на первый вопрос. «Но если он это сделает, вам нужно собрать Ксандера и приехать сюда. Вам обоим!»
Зефир кивнула, пряча волосы под полотенцем. Амаре было любопытно узнать цвет, но она хотела, чтобы это было сюрпризом. Было приятно видеть, как другая женщина так взволнована. Амара знала не понаслышке, как материнство изменило ее взгляд на вещи. Внезапно ее мировоззрение стало более сосредоточенным, жизнь изменилась и перестроилась, чтобы извлечь из всего лучшее. Или, по крайней мере, так было у хороших матерей. Она понятия не имела, как некоторые, как матери ее подруг, оставляют своих детей одних на растерзание демонам.
«Ты в порядке?» — спросила Амара, искренне надеясь на хороший ответ.
Зефир вздохнула. «Наверное. Это меняется изо дня в день, ты знаешь». Амара точно знала, что она имела в виду. «Иногда я так сильно скучаю по Дзену, что чувствую, что не смогу дышать. Но в некоторые дни, как сегодня, мир снова кажется немного ярче. Мне кажется, что ребенок», она на секунду схватилась за живот, «это ее способ заботиться о Я, понимаете? Как будто она увидела, как я борюсь, и захотела послать мне что-то, ради чего можно снова жить».
«Это прекрасный способ взглянуть на это, Зи», — сказала ей Амара, тронутая ее перспективой. Не было новостью, как глубоко ее потрясла смерть, и видеть, как она оптимистично настроена, было бальзамом для ее души.
«Это так странно». Зефир помассировала ей лицо, ее кожа стала пухлой и сияющей. «Я узнала о ребенке меньше дня назад, но я уже так ее люблю!»
Амара могла понять. Узнав, что она беременна, она изменила все. Вот почему она сбежала. «Ее?»
Зефир только улыбнулся. «Это чувство».
«Тогда доверяйте этому», — посоветовала она. «Передавайте это от одной мамы к другой. Когда дело касается детей, доверяйте своей интуиции».
«Я просто надеюсь, что теперь ничего плохого не произойдет».
Амара прикусила язык. Она тоже надеялась, но что-то внутри нее, что-то глубоко укоренившееся, что беспокоилось за ее семью и друзей, подсказывало ей, что это еще далеко не конец.
Глава 17
Дайн, Глэдстоун
Дайн наблюдал за воссоединением из тени за балками. В стропилах был тайник, и он присел там, наблюдая за ними.
Если его фламма думала, что он оставит ее в покое, особенно в этой части города, она все еще не очень хорошо его знала. Не было ни одного момента, когда он не положил бы на нее глаз, не после того, как она отдалась ему, и определенно не после того, как в последний раз он оставил ее без присмотра. Его единственная ошибка стоила ему шести месяцев чистки грязи этого города, убивая за несколько недель больше людей, чем за все годы, пока чернота на его теле не впитала всю пролитую им кровь. Это почти стоило ему ее жизни, и он не собирался совершать эту ошибку снова.
Наклонив голову набок, он молча задержался и увидел, как на лице Лайлы отразились сильные эмоции, когда она посмотрела на брата, настолько сильные, что он понял, что принял правильное решение. Ей нужно было иметь это в своей жизни, нужно было увидеть, откуда она пришла, чтобы она могла понять, куда она идет. Лайле нужно было найти свои корни, чтобы расцвести. Ее брат укоренит ее. А он? Он будет шипами на стебле, оставляя мягкие лепестки распространять ее аромат, проливая кровь любого, кто попытается ее сорвать.
Ее брат, Тристан Кейн, хладнокровный хищник толпы, плачет, как мальчишка.
Даинн не знал, чего он ожидал от мужчины, но это проявление эмоций было не тем. Казалось, что брат и сестра были более похожи, чем кто-либо думал, оба чувствовали слишком много вещей, только Тристан научился лучше скрывать свои, а Лайла все еще носила ее на рукавах, чтобы все могли ее увидеть.
Его взгляд метнулся к Данте Марони, стоявшему у двери, словно стражник, защищавшему пару внутри. Но именно выражение его лица, почти задумчивое, заставило Дайнна остановиться. Данте смотрел на Лилу, словно не мог решить, доверять ли ей. Если бы он чувствовал что-то нормальное, он бы обиделся на это от имени своего фламмы. Вместо этого он почти почувствовал гордость, гордость за то, что могущественный человек не недооценивал его фламму . Это радовало его, потому что ее нельзя было недооценивать. Несмотря на всю ее невинность, в ней горел огонь, способный стереть мир с лица земли, настолько мощный,
