Не развод, а война - Дана Вишневская

Милослава молча наблюдает за нашей ссорой. Умная женщина понимает — иногда люди должны выкричаться, чтобы услышать друг друга.

— Я не могу просить прощения за то, кем меня сделали! — орёт Руслан.

— Но можешь просить прощения за то, что сделал сам! — отвечаю я с той же силой. — За свой выбор! За свои поступки! За свою жестокость!

— Я не жестокий! — снова повторяет он, но голос его срывается.

— Нет? — смеюсь я истерично. — Тогда почему я боюсь тебя? Почему вздрагиваю, когда ты поднимаешь голос? Почему наш сын спрашивает, не из-за него ли мы ругаемся? Наверное, это только у меня такая редкая форма паранойи — реагировать на твои крики, как на сигнал тревоги. Или, может, это просто магия твоего обаяния так действует — заставляет людей чувствовать себя виноватыми за твою неадекватность. Да, конечно, это всё мои галлюцинации, а ты — просто солнышко, которое случайно иногда слепит до ожогов.

Последние слова попадают в цель. Руслан бледнеет ещё больше.

— Савелий... что он говорил?

— Он до сих пор спрашивает, почему папа больше не живет с нами, — отвечаю я тише. — Думает, что это из-за него. Что если бы он был лучшим сыном, ты бы не ушёл.

Руслан закрывает лицо руками.

— Боже... я не хотел...

— Но так случилось! — не даю я ему закончить. — И это тоже твоя ответственность. Ты разрушил не только нас с тобой. Ты травмируешь ребенка. Ну да ладно, что там какие-то детские психологические шрамы? Главное — ты же всегда прав, да? Тебе же так удобно жить в своём мире, где все проблемы — это просто "неудачное стечение обстоятельств", а не последствия твоих действий. Молодец, продолжай в том же духе — скоро сын сам начнёт тебе аплодировать за каждый новый скандал. Или ты и это спишешь на "мои истерики"?

— Хватит! — взрывается он снова. — Хватит мне это говорить! Я и так знаю, что я плохой отец!

— Ты не плохой отец! — неожиданно для себя кричу я. — Ты любишь Савелия! Но ты плохой муж! И плохой человек! Потому что не умеешь нести ответственность за свои поступки!

Тишина после моих слов звенит в ушах. Руслан смотрит на меня так, словно я ударила его ножом в сердце.

— Значит, я плохой человек, — повторяет он тихо.

— Пока да, — отвечаю я безжалостно. — Но можешь стать лучше. Если захочешь. Если перестанешь винить во всем отца и возьмешь ответственность на себя.

Милослава подходит к брату, кладёт руку ему на плечо.

— Руся, — говорит она мягко, — помнишь, как ты защищал меня от папы? Когда мне было пятнадцать, и он узнал про Димку Соколова?

Руслан поднимает на сестру затуманенные глаза.

— Помню...

— Ты встал между нами, — продолжает Милослава. — Сказал папе, что если он тронет меня, то получит по морде. Тебе было всего двенадцать, а ты не побоялся.

— И что с того? — хрипло спрашивает Руслан.

— То, что ты умеешь быть другим, — отвечает сестра. — Ты умеешь защищать тех, кого любишь. Вопрос лишь в том, готов ли ты защищать их от самого себя.

Руслан молчит долго. Потом медленно поднимается с дивана и идёт к окну. Стоит, глядя на улицу, спиной к нам.

— Когда он запер меня в подвале, — говорит он тихо, не оборачиваясь, — я дал себе слово никогда не быть таким как он. Никогда не причинять боль тем, кто меня любит.

Я чувствую, как что-то сжимается в горле. Впервые за всё время наших ссор Руслан говорит от сердца.

— И что случилось с этим обещанием? — спрашиваю я так же тихо.

Он оборачивается, и я вижу слезы в его глазах.

— Не знаю, — шепчет он. — Где-то по дороге я его потерял. Может, когда понял, что любовь не защищает от предательства. Может, когда решил, что лучше быть сильным, чем уязвимым.

— Любовь не защищает от предательства, — соглашаюсь я. — Но и жестокость не защищает от боли. Она только причиняет ещё больше боли.

Руслан кивает, вытирает глаза тыльной стороной ладони.

— Я знаю. Теперь знаю.

— Но что ты собираешься с этим делать? — спрашиваю я.

Он смотрит на меня долго, изучающе.

— Не знаю, — признаётся он, наконец. — Я не знаю, как быть другим. Как не причинять боль. Как... как любить без страха потерять.

— Можно научиться, — говорю я. — Но для этого нужно признать, что проблема есть. И захотеть её решить.

— А ты... ты поможешь? — спрашивает он неуверенно.

Вопрос повисает в воздухе. Милослава смотрит на меня выжидающе. А я стою и думаю — что я чувствую к этому мужчине? Любовь? Жалость? Ненависть? Все вперемешку?

— Я не знаю, — отвечаю я честно. — Мне нужно время. Мне нужно увидеть, что ты действительно готов меняться. А не просто говорить об этом.

Руслан кивает.

— Понимаю. Я... я заслужил недоверие.

— Заслужил, — соглашаюсь я. — И теперь придётся его отрабатывать.

— Как?

— Начни с Савелия, — предлагаю я. — Объясни ему спокойно по-отцовски, что развод не его вина. Что ты любишь его, что он лучший сын на свете. И что происходящее между нами — это проблемы взрослых, которые дети не должны решать.

— Хорошо, — соглашается он сразу. — Что ещё?

— Перестань воевать со мной через юристов, — продолжаю я. — Если хочешь что-то обсудить, приходи и говори сам. Как взрослый человек.

— Хорошо.

— И верни мне студию, — добавляю я тверже. — Не как часть соглашения о разводе, а просто потому что это правильно.

Руслан колеблется.

— Злата, там уже другие арендаторы...

— Тогда компенсируй расходы, — не отступаю я. — Честно и справедливо.

Он молчит, размышляя. Потом кивает.

— Хорошо. Сделаю.

Милослава смотрит на нас с чем-то вроде надежды.

— Может, вы действительно сможете...

— Нет, — перебиваю я резко. — Мы не сможем. Слишком много воды утекло. Слишком