Предсказание - Villa Orient

Недели тянулись медленно. После больницы и побега Хамдан ни разу не приезжал. В этом и заключалось моё наказание. Я думала, что тяжело от одиночества будет только первое время, но и по прошествии нескольких недель легче не становилось. Сначала я чувствовала себя виноватой. Потом пришёл разрушающий гнев. Затем обида, но она, как известно, самое недолгое чувство. В конце осталось только жгучее одиночество.

Меня согревала только одна мысль — по-настоящему я больше не была одна. Со мной была новая жизнь, пусть и ненадолго, но пока это был только мой ребёнок. Живот немного увеличился в размерах. На шестнадцатой неделе я почувствовала, как будто бабочка легко билась крыльями внутри меня. Первые шевеления! Я впервые погладила живот, не только головой осознавая факт беременности, но и физически ощущая своё новое состояние. И начала с ним разговаривать, стараясь не думать о том, что будет, когда мы перестанем быть единым целым.

Я удивлялась, что дом стоит почти посреди саванны и никак не могла понять, откуда берётся вода и энергия. Потом я узнала, что именно в этом месте есть источник. Некогда эта скважина с колодцем считалась священным местом, поэтому эмир построил тут свой загородный дом ещё в шестнадцатом веке. В теперешнем виде дом стоял с восемнадцатого века, и только отделка внутри была обновлена совсем недавно. Вода поступала в дом из артезианского источника, а энергия — от солнечных батарей и автономного генератора.

Был конец лета, и жара стояла неимоверная. Воздух был раскалён настолько, что, казалось, застыл в состоянии плотной субстанции, которую можно было потрогать и даже обжечься. Я много плавала в бассейне, чтобы мышцы не атрофировались от безделья, и много читала, чтобы окончательно не отупеть. Я придерживалась определённого распорядка дня, так было легче переживать каждый день в одиночку. Вечерами я частенько сидела в беседке в саду, когда было не так жарко, можно было вздохнуть и почитать.

В тот вечер я не заметила, как день закончился. Я заснула прямо в беседке. Меня разбудили свет и голоса. Я села на подушках, закрывая рукой глаза от света фонарика. Меня посетило дежавю — я также закрывала глаза от яркого света в тупике Маската. Непроизвольно мне стало очень страшно. Я зажмурилась. И страх быстро перешёл в панику. Я не могла вздохнуть. Сердце билось быстро и неровно в груди. В ушах стучала кровь. Ладони стали мокрыми. Я до боли сжимала лавку. Мне показалось, что мужские голоса стихли. Последним сквозь гул в ушах я услышала голос Хамдана:

— Дыши, Марина, дыши. Ты дома, в безопасности. Посмотри на меня.

Мужские руки гладили меня по щекам. Это были знакомые руки. Я постепенно разжала веки.

Фонарик погас. Люди удалились. Только Хамдан остался. Он гладил мои руки, плавно проводя от запястий к кистям.

— Дыши, Марина, дыши.

И я начала дышать. Я так давно его не видела, что даже забыла, как он выглядит не только в моём воображении, но и по-настоящему, и какой сильной энергетикой обладает, когда находится рядом.

Последнее время меня никто не беспокоил. Я не замечала людей, которые обслуживают дом, редко встречая Фатиму по утрам или Намира на кухне. Никто не стал бы меня беспокоить здесь, если бы Хамдан не приехал и не нашёл меня там, где искал. Господин приехал. Паника меня отпустила.

Он сел рядом на подушки, но не слишком близко.

— Откуда этот страх, Марина? Чего ты испугалась?

Я глубоко вздохнула. Наверное, пришло время рассказать.

— Я оказалась в тупике, когда трое парней на меня напали. — Слова давались с трудом, поэтому я сделала паузу. — А потом подъехала полицейская машина. Яркий свет фар. Он меня ослепил, как сейчас фонарик.

— Ты сейчас вернулась в ту ситуацию.

Мне показалось, я услышала вздох.

— Я виноват перед тобой, Марина. Я вытащил тебя из твоей жизни, но не смог дать того, что ты хочешь, чтобы начать новую.

— Обратного пути всё равно нет. Ты предлагаешь мне захотеть чего-то другого?

— Не совсем так, Марина. Я знаю, что тебе нужно. Я считал, что даю достаточно, но нам было бы проще, если бы ты сама подсказывала мне.

— Я не привыкла просить, — сказала я, не подумав, как это звучит, и поспешно добавила: — Не пойми меня неправильно, я не считаю ниже своего достоинства попросить, но мне не к кому было обратиться за помощью всю мою сознательную жизнь.

— Теперь есть, Марина.

— Надолго ли? Не хочу к этому привыкать.

— Ты всё ещё хочешь сбежать отсюда?

— Если скажу, что нет, то это будет неправда. Но проблема не в том, чтобы бежать отсюда, а в том, куда. Я хочу вернуться к прежней жизни, а это невозможно.

— Когда ты сбежала, я знал, что ты не можешь по-другому, ещё до того, как ты сама это признала. Я знал, что тебе тогда было нужно больше жёсткости, чтобы у тебя была причина ненавидеть меня, но сам не смог поступить, как тебе было нужно. Понял, что не смогу быть настолько жестоким. Давай начнём с простого. Чего ты хочешь прямо сейчас?

— Хочу, чтобы ты был ближе.

Он сел ближе и накрыл мою руку своей.

— Я читала: в вашей культуре нельзя прикасаться к беременным женщинам?

— Наоборот. Прикоснуться к животу и пожелать добра ребёнку разрешается всем, если мама не против. И давать беременным женщинам всего, чего они хотят. Можно?

Я удивилась, хлопая веками, и кивнула. Хамдан опустил руку мне на живот и мягко провёл по окружности. И ребёнок зашевелился, как будто почувствовал прикосновение родного человека.

— Шевелится.

— Ничего не чувствую. Это приятно, Марина?

— Да.

Мне нравилось, как он держал руку на животе, и ребёнок реагировал на прикосновение. Я прикрыла глаза и почти не дышала, боясь испортить момент, спугнуть блаженство, потому что сейчас я действительно была счастлива. Рука Хамдана плавно переместилась на моё лицо, мягко очерчивая щеку. Он легко повернул моё лицо и приблизил своё, осторожно касаясь моих губ так, как будто он целовал меня в первый раз. Его рука опустилась на грудь, которую он поочерёдно сжал лёгким движением. Я больше не чувствовала боли. Он целовал меня долго, медленно разжигая настоящий пожар, пока его руки гуляли по моему телу, поглаживая через шёлковую ткань платья. Ему даже не потребовалось меня раздевать, чтобы возбудить.

— Я скучал по тебе, Марина.

— Мог бы