Селянин - Altupi

— Уберём, — ревниво поправил Кирилл, делая то же самое. — Я собираюсь тебе во всём помогать.

Егор промолчал. Они вернулись на места и продолжили сражаться с сорняками уже где-то на середине грядок. Только теперь Калякин не мог молчать, хотел говорить и говорить на все темы.

— Сколько здесь гектаров? — спросил он хоть что-нибудь.

— Гектаров? Огород пятьдесят соток. Полгектара.

— Хватает для скотины?

— Смотря по урожаю.

— А в этом году?

— Неплохой. Копать через две недели буду.

— Вручную? — Кирилл немного испугался, что придётся перелопатить все эти нескончаемые полгектара, понадеялся, что голосом не выдал обуявшего его смятения.

— Распахиваю трактором, собираю вручную.

Кирилл выдохнул.

— А трактор где берёшь?

— Нанимаю.

Ага, ещё одна статья расходов.

— Собираешь один? Или Андрей помогает? Где он, кстати?

Егор, выдвинувшийся на пару метров вперёд, посмотрел на него так, что Кирилл понял: слишком много нелепых вопросов. Калякин выпрямился, потирая тыльной стороной ладони вспотевший лоб. Межа, которой заканчивались картофельные грядки, маячила совсем рядом, метрах в десяти. Просто невероятно, что он прошёл, согнувшись, такое расстояние и ни разу не заскулил от ломоты в спине.

— Егор, спасибо, что принял меня после всего. Извини за вчерашний срыв. Это я пидор, не ты.

Рахманов присел на корточки, схватил пучок вьюнка, потянул, выдрал с длинным тонким белым корнем, утрамбовал в почти полное ведро.

— Мне Андрей помогает. Сейчас он поросятам варит, за печкой следит, — проговорил Егор, будто и не слышал извинений. Нет, он ответил на вопросы именно потому, что услышал извинения. Кирилл понял, что на правильном пути, на долгом, трудном, правильном пути. Ну и что, он с него не свернёт.

— А как называются эти сорняки? — спросил он, уходя от темы, на которую Егор не хотел говорить. Да и не всё ли равно, о чём вести разговор, лишь бы твой кумир не замыкался в себе? Нейтральные темы подходили больше всего.

— Это, — Егор вырвал ещё пучок вьюнка, освобождая от зелени сразу полметра вздыбленной грядки, — повилика. А колючие — это осот.

Они закончили каждый свои две грядки, немного постояли на меже, отдыхая, и снова принялись за работу. Егор по большей части молчал, Кириллу хотелось курить, спина, руки, ноги отсохли, в шлёпки набивались твёрдые комочки земли, но он чувствовал в себе прилив сил, способность сегодня же расправиться с блядскими повиликой и осотом на всём огороде сразу, а не на ещё жалких четырёх грядках. Чистой, без единой соринки, площади прибавлялось. Калякин рассказывал о всякой ерунде, шутил и дурачился, утверждая, что до сего дня представлял картошку, растущей на деревьях, как яблоки. Ему очень хотелось увидеть улыбку Егора, услышать его смех, но тот или отворачивал голову, или убегал вперёд.

На втором заходе Кирилл всё-таки выдохся, хотя стойко пытался не снижать темпа, щипал траву. Три кучи собранных ими сорняков наглядно демонстрировали проделанную работу. Тучи рассеялись до состояния перистых облаков, ветер утих, клонящееся к закату солнце не напекало макушку. Предвещая ночь, горланили петухи и лягушки. Под ногтями, между пальцами, везде набился слой пыли, одежда перепачкалась землёй и травяным соком, припорошённые той же земляной пылью волосы превратились в паклю. Последние метры Кирилл буквально полз и рухнул между кочанов капусты, как только выдрал последний пучок осота с длинным, как крысиный хвост, корнем.

— Устал? — спросил Егор.

— Но не запросил пощады, заметь, — выдал Кирилл, вытирая о перчатку захлюпавший нос. Он не устал — он подыхал. Мышцы ног горели, как после марафонской дистанции. Впрочем, откуда ему знать, как себя чувствуют легкоатлеты после забега? Профессионально спортом он не занимался, секции не посещал. Жизнь, которая раньше представлялась яркой и насыщенной, сейчас казалась плоской и усечённой, лишённой стольких радостей, для которых не нужно туго набитого кошелька. Например, совместной семейной прополки огорода. Сейчас Кирилл кожей, каждой клеткой тела ощущал свободу от стереотипов и предрассудков своего прошлого, словно, закрыв калитку во двор Рахмановых, смыл с себя грязь, очистился, исповедался и получил отпущение грехов.

Егор взял оба ведра и высыпал остатки травы в ближнюю кучу, снял и вытряхнул перчатки.

— Спасибо за помощь.

Солнце путалось в верхушках деревьев и в его волосах. Чёрные глаза с густыми ресницами — Кирилл не мог спокойно смотреть в них.

— О, я ещё и не то могу, — нервно хохотнул он и понял, что остался бы лежать в капусте навсегда. Пару веков точно. Так устал! А Егор… блять, Егор целыми днями один крутится как белка в долбаном колесе и не ноет!

— Мне надо дальше идти, — подтвердил его мысли Рахманов.

— Встаю, — сказал Кирилл и с трудом, кряхтя как старый дед, поднялся на ноги. Стащил с рук перчатки. Коже сразу стало комфортнее.

Егор с двумя вёдрами пролавировал меж некрепких ещё кочанов и поднырнул под деревья. Вёдра поставил у бочки и помыл руки в застоявшейся воде. Листики на её поверхности заколыхались, как утлые судёнышки в шторм. Кирилл повесил перчатки на проволоку и опустил руки в ту же воду. Прохлада сразу окутала их, смывая усталость. Но главное, рядом были руки Егора, к которым нестерпимо хотелось прикоснуться. Только для этого было не время. Кирилл исподтишка поглядывал на его лицо, мечтая прочесть зеркальное отражение чувств, но читал только не пробиваемую ничем невозмутимость.

— Пойдём, — вынув руки, вытирая их о футболку, а футболкой лицо, позвал Егор. Кирилл утёрся точно так же, на ткани остались тёмные, мокрые и грязные полосы. Одежда была испорчена, хотя, с другой стороны, у него появилась одежда для выполнения домашней работы.

Они прошли через калитку. Досюда снова доносились запахи дыма, поросячьего варева и навоза. Из-за угла хлева выбежал Андрей. Растрёпанный. С книгой в здоровой левой руке. Обложка была пёстрой, глянцевой — пацан зря времени не теряет, просвещается.

Андрей посмотрел на них двоих, причём как-то загадочно, заговорщически, будто подсматривал за их проделками в кустиках, а взгляд остановил на брате.

— Уже сварилось, Егор. Мама заснула.

— Угу. Иди тогда дома приберись.

— Ладно, — без желания, прижимая к груди книгу, ответил мальчик, и вдруг засиял догадкой, почему его послали наводить порядок. — Кирилл заночует у нас?

Калякину тоже хотелось знать ответ, сердце участило сокращения. Однако… Егор, как всегда, остался глух и нем, на несколько секунд погрузился в себя, возможно, решая,