Лицо с обложки - Юлия Белкина
«Ущерб? Какой ущерб?»
Зоя убедилась, что Ханьян не зря считался гениальным бизнесменом: он читал по лицам. Как она ни старалась скрыть охватившие ее противоречивые чувства, Роберт угадал:
— Ты впервые слышишь о долгах Бориса? — Он снисходительнo усмехнулся. — Так я и думал. Тогда нам вообще не о чем разговаривать, все вопросы к твоему мужу. Эта тема закрыта. Итак, что ты делаешь одна в Лондоне? Кроме того, что навещаешь племянников…
Давно Зоя не чувствовала себя в таком глупом положении.
«О каких долгах идет речь?» — думала она, глядя на руки императора, на короткие плебейские пальцы с треугольными ногтями, на массивные перстни, широкий платиновый браслет часов марки «Филипп Шарриоль» — маленькое произведение ювелирного искусства.
«Борис говорил, что его дела идут хорошо. При всем своем мальчишеском легкомыслии вряд ли он смог бы скрывать от меня свои проблемы. Кто-то из вас двоих врет… Ты врешь! — решила она, глядя на Роберта. — Ты просто сбиваешь мне цену, вот что ты делаешь!»
И сама удивилась собственной хитрости. Но змееныш поднял голову со своего насеста и прошипел: «А может, ты просто плохо знаешь своею мужа?»
За ужином Роберт вел себя более-менее пристойно, хотя цель беседы видна насквозь, как говорят в Одессе: «Мадам, мне интересно с вами переспать». Зоя ехала на встречу с твердым убеждением, что именно этим предложением все и завершится. Она демонстрировала прописное «нет», но, кажется, Роберт не знал такого слова.
В течение ужина каждая из сторон решила, как далеко она готова зайти по пути к желанной цели и чем готова поступиться. Самое отвратительное произошло в машине.
Зое сразу не понравилось то, что, садясь в «роллс-ройс», Роберт приказал своему телохранителю сесть вперед, рядом с водителем. В машине от слов Роберт перешел к делу. Весовые категории были неравны, поэтому Зоя без колебаний разбила о колено мужниного шефа бутылку шампанского. От боли Роберт разъярился, и в какой-то момент она испугалась: вот сейчас он забьет ее насмерть… Но то, что произошло затем, было одновременно смешно и гадко. Сначала Роберт пытался ее купить, затем — изнасиловать, а когда не вышло ни то, ни другое, предложил занять пост его официальной любовницы.
— Жениться на тебе я не могу, петому что уже женат, но ты женщина в моем вкусе, и поверь, у меня есть что тебе предложить, в отличие от твоего проходимца-мужа, который тебя обманывает. Соглашайся, ты не раскаешься, — тяжело дыша от боли, ярости и страсти, на одном дыхании произнес он.
Зоя забилась в угол автомобиля, ощетинилась, вооружившись горлышком разбитой бутылки, и не пикнула, пока «роллс-ройс» Ханьяна не остановился у освещенной маркизы над входом в «Xемпбелл».
Бегство
Рано утром Германа разбудил непонятный визгливый звук. Он с трудом разлепил глаза и на фоне окна, освещенного розовыми лучами солнца, увидел Зою, уже одетую, в пальто. Стараясь не шуметь, она медленно застегивала «молнию» на своем чемодане.
— Ты куда? — сонно спросил Герман, приподнимаясь на локте.
Зоя обернулась, улыбнулась:
— Возвращаюсь на планету Земля. В твоем кармане лежит письмо.
Вошел носильщик с багажной тележкой. Зоя кивнула Герману:
— Прощай! — взяла со стола сумку и вышла следом за носильщиком в коридор.
Он не придал значения ее словам, повернулся на другой бок и закрыл глаза.
«Никуда ты от меня не денешься! — подумал, проваливаясь в сон. — Поздний ужин, Картье в посылке… Меняешь стойбище? От меня не убежишь».
У стойки портье Зоя задержалась. Джентльмену в «роллс-ройсе», который будет искать ее сегодня в десять часов, она попросила передать письмо и ценный пакет…
Проснувшись, Герман забыл ее прощальные слова. Выйдя из отеля и сунув руку в карман за сигаретами, он с недоумением прочел три строчки, оставленные Зоей на бумажном спичечном коробке с эмблемой «Хемпбелла»:
«Не звони мне больше.
Я с тобой за все рассчиталась.
С лихвой…»
Герман почувствовал, будто его ударили ниже пояса.
Когда ночью я вошла в свой номер, меня душили слезы, но позже, встречая утро в суши-баре, я уже почти смеялась. Больше всего меня смешили бриллиантовые серьги. Представила, как являюсь домой в этих серьгах — в каждом мочке по пять карат! — и какое лицо сделает Борис, когда на его вопрос: «Что это?!» — я небрежным топом отвечу: «Роберт подарил за ужин в ресторане».
Змееныш внутри меня подло захихикал: «А если Борис просто сделает вид, что не замечает в тебе ничего нового? Какой смысл отказываться от подарка? Не будь дурой, хватам, пока дают».
Меня покоробили слова гадины: почему именно «сделает вид»? Борис, как все мужчины, может не заметить во мне ничего нового, явись я хоть с кольцом в носу. В крайнем случае, спросит: «Кажется, ты поменяла прическу?» Почему же змея говорит, что он сделает вид?
«Да потому же, почему Борис настаивал, чтобы ты поужинала с его другом Робертом, — хихикнул змееныш. — Он что, так плохо знает Роберта и не предположил, чем может кончиться ужин с его женой? И про какой ущерб и долга Бориса тебе наболтал Роберт? И почему Вера поздравляла Бориса в записке: ты был прав, она во вкусе Роберта! Ну почему? Может, ты просто плохо знаешь своего мужа?»
Дома меня поджидал сюрприз. Надушенный шифоновый шарф, сунутый опытной женской ручкой между подушек кресла — место, куда мужчина вовеки нс догадается заглянуть по тон простой причине, что нс предполагает о его существовании. Намек на присутствие предназначался именно мне, а метка с инициалами рассеивала сомнения в том, кому принадлежала улика: «В. К.» Шифоновый флаг женской победы, водруженный на крыше моего дома!
Я положила шарф на комод в прихожей. Через некоторое время он дематериализовался без посторонней помощи, куда — я не стала интересоваться. Но вечером в день моего приезда Борис как бы невзначай обронил:
— На днях заезжала Вера, мы допоздна работали над документами. Нужно было все подготовить…
Что эта женщина могла делать в спальне моего мужа? Не картину над кроватью разглядывать!
Нет, я не ревновала, даже не чувствовала обиды. В конце концов, я проводила время в Лондоне не в гордом одиночестве. Поразило меня другое: оказывается, мой муж умеет лгать с невинным выражением лица! Впервые со стороны взглянув на Бориса, я задумалась: а что, если он всегда лжет? Что тогда?
«Тогда вы квиты!» — пискнула
