Опороченная - Вероника Ланцет

— Ммм, почему? — спрашиваю я, поднося руку к ее щеке.

— Ты должен уйти, — повторяет она, — пока я не наделала глупостей.

— Не наделала глупостей, говоришь? Например? — Тяну я, наблюдая, как румянец заливает ее щеки.

Она не двигается с места, пока я продолжаю ласкать ее лицо, перемещая руку вниз по шее и к декольте. Ее дыхание сбивается, губы медленно раздвигаются.

— Что ты собираешься делать? — призываю ее, потому что знаю, что у нее на уме, — у меня точно такая же мысль.

— Ты плохой, плохой человек, — говорит она мне, — и ты должен уйти. Сейчас же.

— Почему? Скажи мне почему, и я уйду.

— Потому что если ты этого не сделаешь…, — эти ее прекрасные глаза смотрят на меня так, как будто я знаю все ответы во Вселенной, и я чувствую, как моя грудь сжимается от незнакомого ощущения. — Ты меня возбуждаешь, и мне это не нравится. Нет, ты мне не нравишься, — она снова начинает тыкать пальцем мне в грудь, выглядя при этом слишком раскаявшейся из-за того, что я заставляю ее чувствовать себя так.

— Солнышко, — закрываю глаза, ее обаяние слишком сильное. Все-таки она пьяна, и я не собираюсь пользоваться ею таким образом. Даже зная, что если бы я сократил расстояние между нами и прижался к ее рту, захватив ее губы в обжигающий поцелуй, она бы не отказала мне. Скорее всего, она бы умоляла меня о большем.

А на утро возненавидела бы.

— Ты идешь спать, — скрежещю я не слишком ласково. Подхватив ее на руки, укладываю ее на кровать, накидывая на ее тело простыню, чтобы больше не искушать себя видом скрывающегося под ней роскошного чуда.

Она лениво потягивается в постели, кажется, забыв о нашем обмене репликами, устраивается поудобнее, вздыхает и закрывает глаза.

— Сладких снов, солнышко, — шепчу я, медленно поглаживая ее волосы и запечатлевая в своем сознании ее образ в таком виде.

Драгоценная. Она чертовски драгоценна, и я не могу поверить, что позволил Циско затуманить мой разум, когда должен был знать, что она никогда бы сделала ничего подобного.

Утром я держусь на расстоянии, по-прежнему следуя за ней и следя за тем, чтобы она была в безопасности, но больше не беспокою ее. Похоже, что чем больше я пытаюсь вклиниться в ее жизнь, тем больше причиняю ей боль, а это никогда не входило в мои планы.

Может, мне стоит сменить стратегию и перестать навязывать ей свое присутствие? И я пытаюсь это сделать.

Первую половину ее смены мне удается обманывать себя, что я прекрасно справляюсь с тем, чтобы не быть рядом и не присматривать за ней. На самом деле, я убеждаю себя, что смогу продержаться хотя бы час.

И когда я сажусь за свой обычный столик в ресторане, я вынужден признать, что не могу оставаться в стороне.

Я едва ли смогу прожить несколько минут без того, чтобы она не попала в поле моего зрения.

Она тоже замечает меня, когда я заказываю свое обычное блюдо, поджимает губы и смотрит на меня с непроницаемым выражением.

Я переключаю свое внимание на газету, читая раздел новостей, когда чувствую, что кто-то опускается на сидение рядом с моим.

— Что ты здесь делаешь? — я хмурюсь, когда вижу, что она ставит на стол тарелку с едой.

— У меня перерыв, — пожимает она плечами.

— Да, но что ты делаешь здесь?

Она ничего не отвечает. Вместо этого она копается в еде, ее глаза то и дело перебегают с меня на тарелку.

— Почему ты ушел вчера вечером? — наконец спрашивает она, набравшись смелости посмотреть мне в глаза.

Я наклоняю голову, изучая ее и пытаясь понять, о чем именно она спрашивает.

— Ты заснула.

— О, — кивает она, и в ее поведении появляется внезапная робость.

— Ты думала, что я не уйду?

Ее глаза расширяются от моего вопроса.

— Или, — я делаю паузу, сузив глаза. — Ты думала, что я воспользуюсь тобой?

Она пожимает плечами.

— А почему нет?

Меня удивляет ее беззаботное отношение к этому.

— Ты мог бы, знаешь ли, — продолжает она, играя с едой на своей тарелке.

— Я знаю. — Я хмыкаю.

— Тогда почему ты этого не сделал?

— Потому что ты бы возненавидела меня. И возненавидела бы себя. Мне не нужна половина тебя, Джианна. И уж точно я не хочу, чтобы ты позволяла мне прикасаться к себе только потому, что ты пьяна. Я хочу тебя. — Говорю я ей серьезно.

Она задумчиво кивает, и ее взгляд возвращается к еде.

Наступает тишина, и я просто наблюдаю за тем, как она, стараясь не выглядеть обеспокоенной, медленно подносит вилку к губам, чтобы откусить кусочек стейка.

Черт, как же она прекрасна.

Даже с новой внешностью она все равно выглядит как богиня.

— Ты сказал, что твой племянник показал тебе видеозапись со мной — или, по крайней мере, с кем-то, кто похож на меня, — вдруг заговаривает она. — Что это было?

— Почему ты хочешь знать?

— Я хочу понять, Басс. Я хочу знать, что могло заставить тебя думать, что я тебя так предам, — тихо говорит она.

И я это делаю. Я подробно рассказываю ей обо всем, что произошло на видео, наблюдая, как выражение ее лица меняется от любопытства до ужаса.

— И она была похожа на меня? — спрашивает она, ошеломленная.

— Они подделали видео. Но это выглядело так реально, — качаю я головой, стыдясь того, что мне нужно продолжать оправдывать свою ошибку.

Да, все выглядело реально, но я должен был больше доверять ей.

— Я не помню, что произошло той ночью. Я знаю, что пошла наверх с девочками, и они продолжали спаивать меня. Мне было весело. Впервые за всю жизнь мне было весело. Особенно зная, что ты рядом и со мной ничего не случится. Наверное, в какой-то момент я потеряла сознание, — задумчиво говорит она.

— И они забрали твое платье, чтобы снять видео, — добавляю я.

— Это ужасно, Басс. Почему… — Она качает головой, печаль охватывает ее черты.

— Мой племянник, Циско… не думаю, что он здесь, — добавляю я, поднося палец к виску. — Он также сделал это, — указываю я на свои шрамы.

Она несколько раз моргает, потрясенная.

— Это сделал он?

— Я был в тюрьме, — угрюмо признаюсь я, рассказывая ей о своем гнусном прошлом и о том, как Циско решил дать мне повод ненавидеть Гуэрру так же сильно, как и он сам, подстроив все так, будто за моим нападением стоял Франко Гуэрра.

— Это ужасно, Басс. У меня нет слов. Почему…