Пламя в моем сердце - Рита Трофимова
Вечерами Лина коротала время за книгой и с нетерпением ждала ночи. Только тогда она могла беспрепятственно пообщаться с Филиппом. Ноты тёти Марины она бережно хранила в детской, не решаясь взять их в руки: воспоминания о счастливых деньках наводили уныние.
Марта замечала её подавленное настроение и начинала читать морали о девичьей гордости и целомудрии. Про Филиппа мать не заводила разговор, но время от времени она отпускала гневные реплики, явно адресованные ему.
— Молодёжь сейчас своевольная пошла, никакого уважения к старшим, ни за что не смолчат, на всё у них готов ответ. От таких надо держаться подальше, хоть с дачи беги, а то потом проблем не оберёшься. Пусть только сунется к нам на порог, я его быстро налажу, — между делом ворчала Марта.
Лина крепче стискивала зубы и уходила в детскую, садилась на кровать и принималась тихо плакать. Порой ей хотелось осадить мать, сказать, что она не права, однако намерение Филиппа решить всё мирным путём заставляло Лину молчать.
— Ничего-ничего, — не унималась Марта.— Лето скоро закончится, и сумасшествие тоже пройдёт. Всё в жизни можно пережить.
Лина украдкой поглядывала на окна дома Полянских и изводилась мыслями о Филиппе. «И чем он там занимается, о чём думает, чем питается?» Однако мать всегда была начеку. Казалось, её всевидящее око не дремлет даже ночью.
— Ну чего ты грустишь, дочка? От грусти есть хорошее лекарство: надо делом заняться. Дело, оно ведь всегда на пользу идёт и от мыслей дурных спасает.
Постепенно Марта нагрузила Лину работой, да так, что ни минуты свободной не оставалось для отдыха.
С утра Лина музицировала, потом помогала матери в огороде. Та занялась удобрением почвы и прополкой сорняков. Сбор урожая для Марты был особенным удовольствием. Поспевали малина и смородина, а уж огурцы после дождей разрослись как на дрожжах. И Марта приступила к консервированию ягод и овощей, даже, казалось, на время утратила бдительность. Так и суетилась над очередным ведёрком клубники, счастливо напевая себе под нос.
Лина до того старалась угодить Марте, что к вечеру буквально валилась с ног, только до подушки добиралась и тут же засыпала. А о встречах с Филиппом оставалось только мечтать.
Они переписывались эсэмэсками, но иногда им удавалось поговорить по телефону, да и то на рассвете, под мерный материнский храп.
— Лин, выходи во двор, прогуляемся до речки.— В голосе Филиппа слышались нетерпеливые нотки.
— Ох, не знаю, мама чутко спит, на каждый шорох реагирует, — оправдывалась Лина. Прошлой ночью она попыталась прокрасться мимо её комнаты, но Марта вскочила с постели и вышла в зал, намереваясь сопроводить Лину до туалета. Об этом недоразумении Лина сразу поведала Филиппу.
— Жесть. Она издевается? — возмутился он. — Может, ей снотворного подсыпать?
— Ты что⁈
Той ночью Лине приснился сон. Филипп садится к ней на постель, лёгкая ладонь касается её плеча, скользит по волосам, трепетно гладит по щеке. Его улыбка светится в чёрной ночи, он будто окутан мягким сиянием солнца. Да он и есть солнце! Он так красив, что сердце заходится от счастья. Хочется слиться с его теплом и внутренним светом. Без него мир теряет краски, жизнь становится бессмысленной и пустой. Тоска окутывает душу, кромсает мысли. Когда же она успела так глубоко увязнуть в чувствах и стать настолько зависимой⁈ Пожалуйста, пожалуйста, не уходи…
Лина проснулась в слезах, едва сдерживая рыдания.
— Что с тобой, доченька? Ты не заболела? — Марта внезапно возникла на пороге с градусником в руках и мятными каплями, будто и вовсе не ложилась спать, а потом долго сидела рядом, похлопывала по спине, бормоча слова утешения, и баюкала Лину, словно ребёнка.
В ночь на четвёртые сутки их вынужденной разлуки Филипп пробрался к Лине в окно детской. Они кинулись в объятия друг друга, с жадностью целуясь и упиваясь близостью. Лина плакала у него на груди, он утешал её осторожно и нежно, а когда она затихла, поднял её на руки и отнёс на кровать. И всё это молча, не проронив ни слова, из страха разбудить мать. К счастью, Марта не проснулась, видно, сказывалась бессонная ночь накануне, и им удалось пообщаться до самого рассвета.
К концу пятого дня Лина решила во что бы то ни стало достучаться до матери. Она отправилась на кухню, где та возилась с банками и огурцами. Слышалось позвякивание посуды и её заунывное пение, от которого в душе словно ледяной сквознячок пробегал. Марта, почуяв неладное, сразу замолкла и напряглась.
— Мама, ну чего ты добиваешься? Почему запрещаешь нам с Филиппом видеться? Отпусти меня к нему хотя бы на полчасика! — взмолилась Лина.
— Что за нужда такая? — прищурилась та, строго поджав губы.
— Мы любим друг друга! Пойми ты, наконец!
— Любовь? Надолго ли у него эта любовь, — проворчала Марта, не поднимая глаз.
— Ну, пожалуйста! Я так хочу увидеть его, поговорить… — Всхлипнув, Лина утёрла слёзы, предательски скатившиеся по щекам.
— А то не насмотрелась ещё?
— Мам, ну не будь ты такой жестокой. Пойми, я не твоя собственность. Мне уже есть восемнадцать, и ты не вправе так со мной поступать!
Марта наконец оторвалась от работы и окинула Лину суровым взглядом.
— А не заигралась ли ты, детка? — ехидно пропела она. — Надеюсь, ты не наделала глупостей?
— Какие ещё глупости? Что ты имеешь в виду, мама?
— Самая большая твоя глупость в том, что ты связалась с этим Полянским. Он недостоин тебя. Он безответственный и без царя в голове. Он тебе не пара!
— Почему ты так говоришь? Ты не знаешь, какой он на самом деле, — зачастила Лина.
— Я достаточно разбираюсь в психологии людей, знаю жизнь. Поверь, люди не меняются. Любовь… ну какая любовь может быть у садиста и жертвы? Ты подпала под его влияние, и тебя нужно лечить!
— Что за бред! Я ничего не хочу слышать!
— Нет уж, послушай! Забыла, как он измывался над тобой в детстве? Чуть до гибели не довёл! Ты самая настоящая жертва! — хлестала
