Златая цепь на дубе том - Акунин Борис Чхартишвили Григорий Шалвович
Демократический литератор XIX века Дмитрий Писарев, которого Ленин высоко ценил и чью фотографию держал на письменном столе, очень точно описал такой тип личности: «Сам мечтатель видит в своей мечте святую и великую истину; и он работает, сильно и добросовестно работает, чтобы мечта его перестала быть мечтою. Вся жизнь расположена по одной руководящей идее и наполнена самою напряженною деятельностью… Он счастлив, потому что величайшее счастье, доступное человеку, состоит в том, чтобы влюбиться в такую идею, которой можно посвятить безраздельно все свои силы и всю свою жизнь».
Когда юный Володя Ульянов «влюбился в идею», мы не знаем. В зрелые годы он очень скупо делился воспоминаниями о ранней поре своей жизни, но однажды упомянул, что отказался от идеи Бога в 16 лет — выкинул нательный крестик в мусор. Подростковый бунт — явление вполне заурядное, но мало на кого в переходном возрасте обрушивается такое потрясение, как казнь любимого старшего брата. К этому следует прибавить стену отчуждения, которая моментально возникла в симбирской чиновничьей среде вокруг семьи «цареубийцы». По-видимому именно тогда определилась вся последующая судьба юноши. Царизм стал его заклятым врагом.
Впрочем ничего уникального в ульяновской увлеченности идеей революции не было. Российская молодежь интеллигентского сословия в ту эпоху была чуть не поголовно охвачена подобного рода идеализмом. Да и не только молодежь. В конце девятнадцатого века многим казалось, что строительство «земного рая» в той или иной форме вполне достижимо.
Цель, к которой стремился Владимир Ульянов, была грандиозной и утопической: перестроить весь мир согласно идеалу другого утописта, Карла Маркса.
Герберт Уэллс, разговаривавший с вождем революции в 1920 году, очень многого — да почти ничего — в большевизме не понял, но своим писательским чутьем угадал в собеседнике самое главное, когда назвал его «кремлевским мечтателем» и ощутил с ним родство душ. Один фантаст распознал другого.
Да, Ленин был самый настоящий утопист и мечтатель. Государство, образовавшееся в результате его деятельности, Союз Советских Социалистических Республик, вовсе не являлось реализацией этой мечты. Оно получилось «теоретически неправильным» — и это очень важное дополнение к портрету Ленина: когда прекрасная теория, жившая в его мозгу, сталкивалась с безобразной реальностью, он с горечью, но твердо делал коррекцию в теории. И начинал руководствоваться исправленной версией. Это называлось «марксистско-ленинской диалектикой». «Наша теория не догма, а руководство к действию, — говорили Маркс и Энгельс», — написал Ленин в 1920 году, когда большевики забрели совсем уже далеко от классического марксизма. И сразу опубликовал целый каскад статей, сформировавших новую доктрину. А год спустя проделает это еще раз. Лестница, по которой поднимался Владимир Ильич, вела в облака, но каждый шаг и каждая ступенька на этом пути были тщательно продуманы, рассчитаны и теоретически обоснованы.
Вообще-то в идеале Ленин планировал создать Всемирную Коммунистическую Республику, и победа на российской территории рассматривалась всего лишь как промежуточный период. Владимир Ильич не являлся российским патриотом. Ему, в общем, не было дела до России. «Дело не в России. На нее, господа хорошие, мне наплевать — это только этап, через который мы приходим к мировой революции!» — сказал однажды Ленин в частном разговоре.
Подобно своему кумиру Карлу Марксу, Ленин относился к типу «кабинетных революционеров». Все свои сражения он вел за письменным столом и на заседаниях. В выстраивании стратегий и тактик, в полемике и рассуждениях на теоретические темы ему не было равных.
Ульянов обладал блестящими интеллектуальными способностями — это признают все. В гимназии он, не будучи зубрилой, шел первым учеником и, являясь братом «цареубийцы», получил золотую медаль; сдавая экстерном в Санкт-Петербургском университете экзамены на юриста, заработал высшие оценки по всем дисциплинам; первая же опубликованная работа 24-летнего автора («Что такое “друзья народа” и как они воюют против социал-демократов?») стала важным событием в революционной среде, одним из первых манифестов российского марксизма.
Но столкновения с грубой и нелогичной действительностью всякий раз выбивали Владимира Ульянова из колеи. Во времена его юности российские враги режима придерживались народнической идеологии, то есть делали ставку на крестьянство, что было естественно в аграрной стране. Рабочий класс был малочислененен, и марксизм воспринимался как явление чуждое, сугубо европейское. Не интересовался им поначалу и юный бунтарь.
Поворот «от крестьянина к рабочему» произошел при довольно занятных обстоятельствах. Поступив в университет, Владимир сразу же принял участие в студенческих беспорядках, был отчислен и по несовершеннолетию отправлен под присмотр матери, в деревню, где у Ульяновых имелось поместье.
Там восемнадцатилетнему помещику пришлось иметь дело с живыми, а не идеализированными крестьянами, по народнической теории носителями революционного духа. И они очень не понравились юноше своей хитростью, прижимистостью, необязательностью. Он навсегда разочаровался в сословии «мелких хозяйчиков».
Рабочему классу повезло больше. Владимир влюбился в него дистанционно, по книжкам, и стал марксистом прежде, чем познакомился с живыми пролетариями. Реальное знакомство с ними у него произошло в 1895 году, в Петербурге, когда Ульянов стал членом марксистского кружка с громким названием «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Молодые интеллигенты занимались агитацией в фабрично-заводской среде. Но они были переловлены полицией прежде, чем Ульянов успел разочароваться и в рабочих.
В дальнейшем он с пролетариатом вживую общаться не будет и сохранит об этом «революционном классе» довольно идеализированное представление.
Другим примером неудачного столкновения со стихией жизни было странное поведение Ленина в июле 1917 года, когда в Петрограде солдаты взбунтовались против Временного правительства, на несколько дней захватили улицы и колобродили по всему городу. Протестующие были вооружены и агрессивно настроены. Произошла перестрелка, были раненые и убитые.
Толпа нуждалась в лидере. Не найдя поддержки в меньшевистско-эсеровском Петросо-вете, она направилась к большевистскому штабу. Ленин вышел на балкон, произнес короткую, неопределенно-ободряющую речь и удалился. Вскоре он скрылся и из города, предвидя, что добром для большевиков события не закончатся.
Теоретик пролетарской революции растерялся. Это происходило с Лениным всякий раз, когда случалось нечто, не совпадающее с его планами. Схематический, стремящийся всё контролировать Владимир Ильич с недоверием относился к самопроизвольно возникающим «низовым» движениям. Стихия народного бунта его пугала.
При всей сухости ума Ленин вовсе не был человеком холодным — совсем напротив, это был настоящий пассионарий. (Как впрочем и Карл Маркс, прозванный за темпераментность «Мавром»). Люди, близко знавшие Ленина, пишут о его одержимости (жена Надежда Крупская называет это «ражем»). Он был человеком увлекающимся и в своих увлечениях страстным. Это касалось даже мелочей: езды на велосипеде, походов за грибами, охоты — чего угодно. «Он мог сидеть за шахматами с утра до поздней ночи, и игра до такой степени заполняла его мозг, что он бредил во сне. Крупская слышала, что во сне он вскрикивал: если он конем сюда, я отвечу турой», — рассказывает ленинский приятель Николай Валентинов. При этом, отмечают несколько мемуаристов, Ульянову очень нравились всякого рода состязательные досуги, и он должен был непременно побеждать, а проигрыш сильно портил ему настроение.
Примечательно, что, проигрывая не за шахматной доской, а в больших и важных политических делах (это случалось нередко), Ленин, наоборот, не падал духом, а немедленно начинал выискивать, какую пользу можно извлечь из неудачи — весьма сильное качество для лидера.
Страстность натуры и неумение проигрывать делали Владимира Ильича человеком конфликтным. Он был резок и безапелляционен в спорах, без конца с кем-то пикировался и ссорился. Хорошие отношения у него складывались только «сверху вниз» — с теми, кто безоговорочно признавал его правоту. «Для терпимости существуют отдельные дома», — презрительно говорил Ульянов, и терпимостью он действительно не отличался.
