Мирослав – князь Дреговичский - Эдуард Мартинович Скобелев
И повеле Володимир вывести Мирослава из темницы. И как отпарили в бане и дали новое платье, и усадили за яства, рече великий князь: «Неоглядно царствие мое, много рабов и много здравящих мя, и немало громогласно хулящих, але те же льстивецы, токмо обойденные подарком; соратников же нет: дорожат велможи шапкой больш, нежели честью. Отчего, не Еозьму в толк». Рече Мирослав: «Преждь блюдолизам да брю-холазам шапок не раздавали. Шапка не кормила, но чести служила; ныне поит и кормит, тому нет отбоя от протянутых рук. Инакомыслы гонимы; кто же изречет правду, отличную от твоего заблуждения? Не тычу в зеницу прежним, доставало и подлости, але свиниям рог (ов) не жаловали; племя выкликало в князя; и служили князи племени, ныне же ты один указуешь и прислуживают тебе одному. Помянешь, и тебя не послушают, бо наследуют, не спрося. Легко поломати обычай, восставити же не по плечу и великим». И молви в тугех Володимир: «Се вижга, але уже бессилен: мало ведати, идеже правда, мало и знати, како достигнути ее, – надобь достигати, тружаясь и рискуя. Люди же не станут служити и спасению своему, коли мзда им невелика; хотят невозможного, тому что нету (им) возможного, и боятся подступитись; аз же в недоуменье: ждут люди перемен, шепчутся о них, егда же наступают, превозносят и защищают прежнее, не желая посту-питись и ничтожным; и открывается: ярые ругатели и хулители – ревнители и хранители прежнего, воители за него, хулили ради миновавшей их славы, ругали ради обошедшей их правды. И еще тайна: пособившие погубити прежнее после говорят: «ке того хотели, не о том помышляли», и первые готовы отречись». И попроси Володимир Мирослава к себе первым мужем, и отверг Мирослав с негодованием. Але стал жити с того дни в княжьем тереме, и прислуживал ему отрок, и был волен князь ходити, идеже хощет, на коне или пеш. Однако долго не еыходил, страдая недугом глаз. И спросил его однажды некий придворец, лукавя по сговору с Володимиром: «Куда лутше: в Дреговичи подручником или в лесье, к мятежей?» Отрече Мирослав: «Что море вареной рыбе? Что честь живому, коли нету князя Могуты? Что наша воля в сравнении с его непреклонностью?»
Наезжая в Вышгород, Володимир наведывался к Мирославу, возбуждая тем гнев в держителях христианской веры. Але и сам бывал озлен ими. Рече к некому епископу при Мирославе: «Почто стращаешь адом и прельщаешь раем? Пугатись вечности и стремитись к ней – се причина пороков: и бесчестия, и зависти, и алчности, и властолюбия. Доброе имя при жизни – что больше? Познати, кто ты и чему сподоблен в мире сем, – что больше?» И не нашелся епископ ответить, ибо повторял Володимир из Ильменьских Вед. Одумавшись однако, каялся Володимир в богопротивных речех и молился истово и прилежно; после же раскаивался в раскаянии, говоря, не сыскал в князех веры ни опоры, ни путеводей.
Растление племени попрежь не щадит растлителя; позещю о Володимире без злорадения, с единой мыслью: всякое горе бескрайне и неделимо: топитель потонет, губитель погибнет, пожелавший зла от зла же и возопит. От христов нерадение в народех, от них поклонение пред князем небесным – и презрение к мужем земным, стращение судом божьим – и равнодушие к суду людьскому.
Если горит в доме, кто же не обуглен сердцем? Побежден победитель своей победой. И разум служит безумию.
Пришел однажды Володимир к Мирославу велми удручен. Впроси Мирослав: «Почто самые великие обойдены любовию? Падают ниц пред ними, а бескорыстного тепла лишены». Отрече: «Разве ничтожные разделят бескрайнюю заботу? Да и что (тг.кое) любовь?
He напрасная ли мечта? Есть похоть телесна и себялюбие безмерно – се удел бесчисленных; себя любят в избраннике, – нашли, куда поместити алчность; свою радость боятся потерять». Оспорил Мирослав: «Истом-ление шепчет разуму твоему». И согласися Володимир: «Увы мне, нет подруги, еже постлала бы мягко усталости моей. Не хощу притворницы, не хощу покор-ницы, хощу приюта душе [321]. Добр к женам закон христов, а не проистекает доброта; единственная хозяйка гостю своему, а угостити не может. Учю среди детей: жена, не моги устати духом, а муж телом; коли муж устанет телом, дом не разбогатеет, коли жена устанет духом, дом разрушится. Учю, а сам неуч. Удручает подлость жизни: мудрец серед домочадец глуп, великий в своей опочивальне мал и зауряден. Тружаюсь, сколько могу, а прочности нет». Рече Мирослав: «Таковы времёны отречения от бозей: в трудех не бывает смысла и прочности, и нет благодарности ни радетелю, ни старателю добра».
Больш всего терзался великий князь раздорами промеж детей [322]. Раздал волости, отняв у прежних володе-телей, и увидел вскоре: не хотят быти под рукою, тяготятся, каждый считает ся коли не равным, то первым; однако же не избежати обузы князю: и умирая, думает о наследниках. Много размышлял Володимир, кого по-ставити першим, кому отдати великий стол, дабы еще при жизни своей побудити остальных к послушанию перед ним. Сице глаголил Мирославу о детях: «Умельчились в сравнении с нашими отцеми, не ведают уж ни вдохновения, ни дерзости, ни любви, ни привязанности, и в умении нет прибавы; собой дорожат, а цена (им) резан 323. Ярослав – залишне хитр и коварен, хощет властити и не содрогнется пролити братнюю кровь; Святополк – умен, але не провидец, залишне непостоянного нрава, жесток, многопорочен, почитает истиной свои хоти, а волю правдой; Мстислав – храбр и честен, але нетерпелив, беспечен и не искушен в княжении; Святослав – в себе сомневается, другим верит; Борис – ласковое теля, всех мамок сосет, а настояти на своем не может; другим же безмен более к лицу, нежели жезл великого князя». Потай гадал Володимир о сыновех у Тадея, волхва-прорицателя, предсказавшего славу и подвиги Илие из Мурома; и выпало вещее:
«В ссорах и брани отыщет ся наследник; ты же не ищи, не навлекай беды». Володимир однако не послушал, убоявшись попреков от митрополита, сведавшего о грешном гадании. Егда по настоянию христов позвал Бориса 324 в первые думцы и доверил большое
