Русь и норманны - Генрик Ловмянский
Но одновременно как на Руси, так и вообще в славянских странах наблюдается и другой процесс: формирование политических центров, возникающих в тех самых пунктах, где позднее сложились города. Также повсюду на славянских землях проявилась тенденция к объединению этнически родственных групп в большие политические организации, принимающие государственные формы; это явление известно и на Балканах, и у западных славян, где образуется государство Само, Моравское, Чешское, Польское государство. Могло ли быть иначе на Руси, которая не только обнаружила такое же социально-экономическое развитие, как и остальные славяне, по и была передовой в Восточной Европе? Кроме того, у древнерусского государства были и давние предшественники, в частности на ее территории в IV в. существовало славянское государство антов во главе с «королем» Бозом[230].
Неправдоподобно, чтобы эти два процесса, социально-экономический и политический, развивались независимо один от другого[231]. Сопоставление данных археологии и письменных источников свидетельствует, что политическое развитие опережалось ростом сельскохозяйственного производства, а в результате изменений в социальной структуре возникал господствующий класс, опирающийся, помимо военно-грабительской деятельности, на владение землей, обрабатываемой зависимым, прежде всего несвободным, населением{35}. И хронологическая последовательность, и логика показывают, где следует искать причины, а где видеть следствия. Рассмотрение общественного развития славян во второй половине I тысячелетия приводит к выводу, что появление Русского государства, как и других славянских государств, — результат внутреннего процесса. Уже в этих общих наблюдениях содержится выводу, что норманнский элемент мог играть на Руси только второстепенную роль, а приписывание норманнам заслуги создания Русского государства не находит подтверждения, если учитывать внутреннее развитие древнерусского общества, в первую очередь повсеместный на славянских землях рост производительных сил и социальные изменения, отраженные как в археологических, так и в письменных источниках. Сведение процессов возникновения Русского государства к интервенции норманнов означало бы замену научных исторических исследований анекдотическими рассказами. Другое дело, если бы было установлено, что норманны не были чуждой силой, а являлись бы одной из местных этнических групп, издавна и в большом числе осевшей в Восточной Европе и создавшей какие-то собственные политические организации типа русского волжского каганата[232]. В связи с вопросом о норманнской колонизации на Руси ограничимся лишь замечанием, что, даже по мнению норманистов, она имела локальный характер и потому не могла служить источником преобразований, происходивших на всей территории восточных славян. Однако советская наука начала полемику и с теорией норманнской колонизации[233].
Археологические данные и письменные известия об экономических и социальных отношениях на Руси заложили основу для пересмотра норманнской теории происхождения Русского государства — в тот момент, когда, объяснявшаяся в основном в рамках политической истории, она достигла, казалось бы, повсеместного признания. Уже в 1937 г. Б. Д. Греков сформулировал новый взгляд, приняв за исходный пункт общественно-политических перемен изменения в сельскохозяйственной технике и ее совершенствование; объясняя становление феодального строя внутренним развитием общества, автор утверждал, что варяги подчинились существующей на Руси социально-экономической структуре, влились в нее и сыграли в истории Руси лишь эпизодическую роль[234]. Новая точка зрения была развита дальше в многочисленных работах советских историков послевоенного периода[235] — С. В. Юшкова, В. В. Мавродина, Б. А. Рыбакова, Μ. Н. Тихомирова и других. Расходясь в деталях, они обосновывают общее главное положение, признающее Древнерусское государство органичным результатом развития восточнославянского общества{36}. Этот вывод основывается на объективных данных, так же как и точка зрения польских и чешских историков — о местных предпосылках возникновения Польского и Чешского государств, хотя ситуация на Руси много сложнее из-за значительно большей инфильтрации норманнского элемента и требует особенно тщательного исследования политических факторов, недостаточно объясненных антинорманистами досоветского периода. Тем не менее благодаря выдвижению на первый план проблем внутреннего развития восточнославянского общества и политическая сторона вопроса представляется более ясной ныне, чем несколько десятилетий назад. В прежней литературе норманнской теории противопоставлялся антинорманизм в виде попыток решить вопрос о происхождении названия русь, связав его с финнами, хазарами, литовцами, западными славянами, аланами и т. п. (что, кстати, не означало признания решающей политической роли на Руси кого-нибудь из них). В этом разнообразии решений видели один из доводов ложности антинорманистского направления и истинности норманнской теории. Ныне положение в корне изменилось: единственно научной основой антинорманизма стала славянская теория происхождения русского государства{37}, и разногласия об этимологий названия русь утратили актуальность.
Встает вопрос, чем объяснить, что, несмотря на результаты современных исследований внутреннего развития восточных славян, в сущности предрешивших итоги норманнской проблемы и тем самым потребовавших пересмотра сведений источников, на которые опирается норманнская теория, западные исследователи до сих пор по преимуществу придерживаются именно ее, объявляя славянскую теорию искусственной конструкцией, созданной ad hoc{38}. Этому способствовало несколько поводов. Важным препятствием на пути признания последней является методологическая сложность в использовании важнейшего источника — русского летописания[236], и отсюда происходит устойчивость влияния самого Нестора или же тех иностранных источников, которые не свободны от неточностей, особенно в этнонимике.
Еще более важна методологическая позиция исследователя: переоценка роли политических сил, в особенности роли личности в истории, нередка и ныне, так же как и недооценка решающего значения внутреннего развития общества и деятельности широких общественных масс (ведь историю творят не только потребители, но также и в первую очередь производители). Историко-политическая точка зрения преобладает на Западе. В плане захвата власти завоевателями рассматривал происхождение Русского государства Г. Заппок, не отличается по существу от него Μ. Хеллманн[237]; Μ. Таубе и Н. Баумгартен объединяли проблемы генезиса Русского государства и христианизации восточных славян, вольно обращаясь с материалами источников[238]. Ф. Дворник видит политический и культурный аспекты создания государства, но недооценивает экономический и социальный[239]. По существу, обходит экономические и общественные предпосылки возникновения государства также Г. Вернадский[240]. Недавно X. Пашкевич отказался от исследования социальных проблем генезиса государства, ссылаясь на недостаток источников, и ограничился изучением политических событий, а также историко-географическими наблюдениями[241], хотя состояние источников по двум последним проблемам так же фрагментарно, как и по первой, а специфический характер политической истории делает невозможным применение сравнительного и ретроспективного метода, так расширяющего исследовательские возможности в социально-экономической области. А. Стендер-Петерсен признает, что метод, игнорирующий значение внутреннего
