История Великого мятежа - Эдуард Гайд лорд Кларендон

их виновности), в намерении держать их в заключении, пока не заплатят. Среди них оказался мэр Сент-Айвза, пользовавшийся репутацией честного человека, которую вызвались подтвердить комендант полковник Робинсон и все окрестные джентльмены. После недавнего возмущения (о котором упоминалось выше) мэр внес сэру Ричарду Гренвиллу пятьсот фунтов залога, поручившись, что некий молодой человек, обвиненный в причастности к мятежу, но в тот момент отсутствовавший, явится к нему в такой-то день. К назначенному дню его не нашли, но уже через три дня по истечении срока мэр препроводил юношу к сэру Ричарду Гренвиллу. Последний, однако, этим не удовлетворился, но отправил своего человека к самому мэру с требованием уплаты пятидесяти фунтов за ложное поручительство, а когда мэр отказался немедленно заплатить, посадил его в лонстонскую тюрьму. Сын мэра подал принцу в Труро ходатайство об освобождении отца, изложив истинные обстоятельства дела и вдобавок представив авторитетные свидетельства о его благонамеренности. Ходатайство велено было передать сэру Ричарду Гренвиллу с приказанием, если его содержание соответствует действительности, выпустить мэра. Как только сын мэра принес ему это ходатайство, Гренвилл засунул его себе в карман, заявил, что принц ничего толком не понял, и велел посадить сына в тюрьму, заковав в колодки за дерзость. После второго ходатайства на сей счет, поданного принцу в Лонстоне, когда сам сэр Ричард уже находился под арестом, Его Высочество приказал лорду Гоптону провести расследование и, если сказанное в ходатайстве подтвердится, освободить узника. Услыхав об этом, сэр Ричард послал тюремщику категорический запрет выпускать Гаммонда, угрожая заставить его самого заплатить злополучный штраф, а затем возбудил в городском суде Лонстона дело о потере залога мэром. Но, несмотря на все это, после ареста Гренвилла даже те, кто более других на него жаловался, выражали глубокое беспокойство; многие офицеры, служившие под началом сэра Ричарда, шумно требовали его освобождения; иные же не жалели усилий, чтобы принятые против него меры представить главной причиной народного недовольства и всех последующих неудач, в чем более прочих усердствовали некоторые из придворных самого принца: они так заботились о судьбе Гренвилла, что совершенно забыли о своем долге перед собственным господином.

Глава XXI

(1646)

Из-за нехватки провианта и повозок для амуниции лорд Гоп-тон смог выступить из Лонстона лишь в пятницу 6 февраля. Он взял с собой только половину и без того скудных запасов и в надежде, что комиссары пришлют впоследствии остальное, двинулся к Торрингтону, где решил закрепиться и стоять до тех пор, пока ему не подвезут продовольствие и он не получит точных сведений о передвижениях и состоянии неприятельских войск. Гоптон не провел в Торрингтоне и пяти дней (успев, впрочем, за это время забаррикадировать города и возвести вокруг него небольшие укрепления), когда сэр Томас Ферфакс подошел к Чимли с 5000 пехоты, 3500 кавалерии и 500 драгун. О том, что неприятель так близко, Гоптон узнал от взятого в плен лейтенанта, которому случилось заниматься в тех местах грабежом — и это несмотря на все строгие приказы, данные отрядам охранения, один из которых находился (или должен был находиться) в двух милях от Чимли: столь нерадиво исполняли тогда свой долг как солдаты, так и офицеры.

Получив таким образом известия о численности и расположении неприятеля, лорд Гоптон мог теперь либо отойти в Корнуолл, либо ждать врага на месте. Первое решение (не говоря уже о скверном его действии на боевой дух солдат) могло, по-видимому, лишь отсрочить, но не предотвратить надвигающееся бедствие, ведь Гоптон понимал, что если он приведет эту массу кавалерии в Корнуолл, то немногие милиционеры, все еще остававшиеся под знаменами, немедленно разбегутся по домам; прочую же конницу и пехоту быстро уничтожит неприятель. А потому, несмотря на значительное превосходство неприятеля в пехоте, Гоптон решил ждать Ферфакса в Торрингтоне, ведь если бы враг попытался атаковать его на столь сильной позиции, то он имел бы более выгодные условия для обороны, чем где-либо еще. Итак, Гоптон выставил караулы, определил каждому его место, сосредоточил в городе столько кавалеристов, сколько посчитал нужным (и сколько смог собрать за столь краткое время), а остальной коннице приказал расположиться на пустоши к востоку от города. Однако из-за трусости пехотинцев неприятель овладел в одном пункте баррикадами, после чего находившиеся в Торрингтоне кавалеристы, выказав еще больше малодушия, пришли в такой ужас, что их нельзя уже было ни заставить атаковать, ни даже удержать на месте. Охваченные смятением, они обратились в бегство; их примеру последовала пехота на линии укреплений и на других позициях, предоставив своему главнокомандующему (а он был ранен пикой в лицо, и к тому же под ним убили лошадь) и еще нескольким джентльменам самим думать о своем спасении; а один офицер, полагая, вероятно, что солдаты удирают недостаточно быстро, объявил в всеуслышание, что своими глазами видел, как главнокомандующего насквозь пронзили пикой. Лорд Гоптон нашел себе другую лошадь, но, брошенный собственными солдатами, вынужден был отступить к границам Корнуолла; два или три дня он провел в Бодмине, пока к нему не явилось от тысячи до тысячи двухсот пехотинцев. Там же был поставлен на обсуждение вопрос: поскольку с такой пехотой сопротивление неприятелю немыслимо, а невозможность сколько-нибудь долго содержать в Корнуолле кавалерию вполне очевидна, то не следует ли этой последней прорываться к Оксфорду; однако, приняв в расчет крайнее изнурение кавалеристов, которые провели несколько суток в поле, а также силу развернувшегося в двух милях неприятеля, замысел этот сочли неосуществимым. Вдобавок в это же время явился курьер из Франции (сэр Д. Уайатт), твердо заверивший, что в ближайшие три недели, самое большее — месяц, оттуда прибудет четыре или пять тысяч человек пехоты; сам гонец заверял, что в момент его отъезда большая часть этого войска уже находилась в готовности; то же самое говорилось и в доставленных им письмах.

Неприятель двинулся к Страттону, а затем к Лонстону, где со своим полком милиции к нему присоединился м-р Эджком, всегда твердивший о своей верности королю. Лорд Гоптон отошел в Бодмин; кавалеристы его, как солдаты, так и офицеры, несмотря на все строгие приказы, совершенно не думали о выполнении своего долга, и, как жаловался впоследствии сам Гоптон, со времени принятия им командования и вплоть до роспуска армии не было, пожалуй, случая, чтобы какой-нибудь отряд или дозор явился в назначенное ему место хотя бы в половинном составе и не опоздав на два часа. Бригада Горинга, которая находилась в дозоре на возвышенности неподалеку от Бодмина, отступила без приказа, не потрудившись выслать разведчиков,