Мирослав – князь Дреговичский - Эдуард Мартинович Скобелев
Пустилась дружина вдогонь, загнали коней до храпного вспенья, злодеев же не схватили: куда ни повернись, сто дорог, разбойничья тропа одна.
Свезли дреговичи убиенного князя в Турье и предали Огню; на тризнище застигла лихая весть: вступились за Олга деревляны с Уветичем, Олг же объявился в Смилени, куда в страхе стеклись все варязи: Дугаву ведь заступили полотьцы, а Лавать закрыли ильменьцы. Але богам было угодно воротити Олгу могущество: пришли к нъ кризичи и радимичи по своей воле и повинились в непослушании; следом мери и веси били челом, торопясь снискати благорасположение, и Есех простил Олг, князей же и самых знатных старейшин одарил подарками. Одни неразумные ильменьцы исполнились. Спросил Олг: «Чего хотите от мя?» И не сказали «не хотим тя», сказали «блюдения древлих устоев хотим, меньших даней и нового ряда: не ты, но дума вольна решати о призыве и найме всякого заморского мужа». Рече Олг: «Буди по-вашему». И уладился с ильменьцами, а потом и с Полотой. И перешел Дугаву, вступив в Дреговичи; воевал от серпеня до лютого, и понудил (дреговичей) с Непра и Сожи. И долго еще замирялся (Олг) с семи и теми, вилял хвостом пред волхвою и обещал держати в дружине не больш тысячи варязей, остатних же дружин брати от словени. Уставив мир с Русью, с уличами и тиверцами, позвал (всех) на Царь-град, желая одоволь-ствовати и осытити честью и великой добычей.
Тако приободрилась Словеньская земля, але не посулами и не мольбами малодушных, но кровию подвижников; из них воздаю ныне хвалу Всемиру. Не пропадает ведь дело, пусть даже малое. Содеял в муках (нечто), и мнится, – ничего не переменит окрест, але то заблуждение и слабость. Содеянное не пропадает, и труды измыслены боземи, дабы поощрити и по-двинути человеца. Глаголишь – и нет ответа, кричишь – и молчание; и все ж отзовется (кто-либо) и повторит словы, усилив трубные звуки. Величие – не славное вершение, ибо окончено, не приятные рас-суждениа, ибо бесполезны, но твердость идти к правде, тружаясь всякий день ради нее, утоляющей дух. Луна сеет свет, чтоб всветилось Солнце; трудись, безнадежный, и явится надежда.
Теперь о Ярополке, сыне Всемира и отце Мирослава, многовидце и страдальце земли, украсившем ее добрым примером. Повещю не по мелкородному умыслью и не мзды ради, но ради памяти о времёнех, пробудившихся страданием; страдание ведь – начало и конец пути к правде и мудрости; правда – слуга жизни убегающей и тленной, мудрость – бесконечной и нетленной, ниспосланной (человеку) в озарении единого мига из тысяч. Да приидет и мой миг, а вы, чтущие, судите и смейтесь, н обливайтесь слезьми (вместе) со мною. Принесу дровец – и поглотятся огнем ради тепла и света; тако и жизнь (наша) – тепла и света ради.
Было у Всемира три сына. Старшой бысть убиен ятвяземи в сече; меньшой, увязавшись за отцем в Кыев, утонул в Непрядве; середний, Ярополк, хил и слаб от рождениа, оставался с матерью в Менех, poдовом селище Всемира, олюдневшем при отступленье дреговичей за Непр. Явися Ярополк в Турье тризнова-ти по отце, и реша старейшины: «Не будешь (нам) князем, велми слаб, князю же быти сильным, яко конго в бороздех». И вот затеяли игрища, и Ярополк одолел мнозих мужей, и удивились кругом. «Не крепок телом, но духом тверд, яко харалужье, – сказали о Ярополке старейшины. – Покличем его». Але Ярополк, разобидевшись, поиде к задугавьской полоте, яже купно с земьголью и красеми противостала Олгу и его подручнику Гудыму, полотьскому князю; был ведь не кликнут вечем, ко посажен насильно. И княжил Ярополк в Рославье; град же назван по имени опошнего всеполотьского князя Рослава, заточенного Рориком в темницю, а преждь звался Выбор; сидел Рослав в яме двенадцать лет и бежал, подняв роды супроть варязей, и был схвачен, и убит Олгом в Новгороде. Позвали Ярополка тесны, повятцы, усмёнь и икшие из родей полотьских; был им отцем в судьбе и воеводою в брани. Нельга зарекатись. Сёння богат и чтим, завтра презираем и нищ. К Еершннам стремятся, але у подножия очутяются вновь и вновь, и несть конца восхождению, тешатся (люди) призраками, и мимо идут годы, лишь умножаясь. Ищут слепцы жизнь и не находят, а сыти-тись богоданным не умеют. Взгляну на ушедших: не равны ли друг другу? Смешалось меж ними счастье и горе, беда и удача, не различимы (они); се долг мой и всих долги – прнняти неустрашимо, что выпадает, не жалея и не завидуя; але не лежебочнти, не ожидати доли, но кскати, идя встречь, како ходили предки. Вот заслышу старинную песнь, и волненье пробудит решимость стояти вопреки всему, одолевая преграды.
Днви гуси отлетают,
лише елок никуды не уходит,
гой ты, гой, лише влок
никуды не уходит.
Солнце сокрылось,
а ночь холодна,
тянется долго,
гой ты, гой,
ночь тянется долго.
И нету серед звезд крылатой,
еже унесла бы думы,
гой ты, гой,
нету звезды крылатой.
Думы о родных братех,
иже ке вернулись,
гой ты, гой, о братех,
иже не вернулись.
Когда после долгого и тяжкого пути вернешься домови, душа бывает обласкана памятью о добром и почивает в сладости. В доме и в отчине присно толика каша. Оттого приметы родного скажут о многом: и дымы над селищем, и жнивье у дороги, и барвинок, и аир, и журав, парящий над дрягвою, и притуги в ко-пех сена, напасенного за баней, и латырь-камень на раздорожье, и потертая, потеребленная медЕедика, на какой играл еще младенцем.
Была мати, и душа не ведала вражды. Был отец, и сердце не наполнялось страхом. Было утро, и, вставая, не находил себя одиноким… Але продолжю повесть; се долг совести, что пред ним долги терзанию сердца?
В лето, егда взял себе Олг новую жену, из Кривичей, а казаре, жестоко воюя на Дсне и Купани, вошли в русьские земли и оттеснили русь в горы, кдеже сидела онгда олань
