История Карелии с древнейших времен до наших дней - Михаил Ильич Шумилов
Новгородских вотчинников представляли в основном житъи люди. Это особая сословная привилегированная группа правящего класса Новгорода, феодально-вотчинные права которой ничем не уступали преимуществам боярства. Их политическим представителем выступал новгородский тысяцкий. К 1478 г. в Передней Кореле находились вотчины братьев Василия и Стефана Балакшиных, Григория Петровича и купеческого старосты Новгорода Марка Панфильевича. По-видимому, житьими людьми являлись также вотчинники Лука Леонтьевич, Петр Кречатников и Исак Леонтьевич.
В противоположность Корельской земле, Обонежская половина Карелии со второй половины XIV в. стала краем по преимуществу боярского землевладения. Вотчины-боярщины аристократии занимали тут 72,7% положенной в подати земельной площади, тогда как Дом св. Софии владел 15,8% земель (на правах «волости за владыкою» в Олонецком погосте и на устье Свири), монастыри и церкви — 10,4%, а потомки родоплеменной знати веси (своеземцы московских времен) — всего 1,1% учтенных земель. Предание об основании села Сумский Посад рисует яркую картину возникновения новых вотчин: переселенцев-крестьян из Новгорода привела с собой Марфа-посадница (вдова посадника Исака Андреевича Борецкого), «и вертела она ими как своей руковицей», то есть самовластно осуществляла права вотчинника. Освоение со второй половины XIV в. новгородским боярством Обонежья совпадает по времени с последним и самым крупномасштабным этапом колонизационного закрепления Великого Новгорода на Севере.
Но большинство земель Обонежья в XIV в. уже были освоены крестьянами, которые попадали в феодальную зависимость от новоявленных вотчинников. Наличие у крестьян общинной организации, однако, давало им определенную защиту и гарантии личной свободы. Общины представляли старосты, заключавшие с боярином-вотчинником соглашение — ряд, где оговаривалась строго определенная норма и структура выплаты ренты. Наличие ряда доказывается текстом берестяной грамоты XIV в. Ею сборщик податей сообщал своему господину, в частности, о том, что сямозерцы не выплачивают положенного оброка, «а плаатяце в томо, что промежи ряду нету». Грамота очерчивает обширную вотчину боярина, разбросанную по разным уголкам Обонежья. В Пудоге, например, бралась празга (видимо, с промысловых угодий), часть владений находилась на Ояти и Сямозере, а в р. Шуе добывалась рыба вотчинной ватагой рыболовов. Такая вотчина наиболее типична для Обонежья.
«Лоскутное», чересполосное расположение вотчинных земель создает впечатление крайне хаотичного освоения Обонежья боярством. Но данные его писцовой книги 1563 г. опровергают такой взгляд. Оказывается, крестьяне даже в XVI в. сохраняли за собой старинные рыболовные угодья, например, на Онежском озере, строго поделенные между боярщинами. Боярщины же эти одновременно объединяли крестьянские общины во главе со старостами. Следовательно, при своем создании вотчины включали несколько целых крестьянских общин; даже будучи разделенными между наследниками, новые боярщины не нарушали целостности каждой из общин, заключившей ряд с вотчинником. Бояре не захватывали общинные земли по принципу «кто где поспел»: чересполосица боярщин возникла из-за первоначально стихийного характера заселения Обонежья крестьянскими общинами.
Продуманность боярского освоения Обонежья доказывается анализом имен новгородских вотчинников. Известно, что правящий класс Новгорода не отличался единством. На протяжении веков сложились две крупные политические группировки боярства, организованные по принципу родства и проживания в определенном конце Новгорода. Одна из них — прусско-плотницкая — включала в себя аристократию Людина, Загородного и Плотницкого концов, а другая слагалась из знати Неревского и Славнинского концов города. Враждуя между собой, группировки, тем не менее, имели равное участие своих посадников и тысяцких в совете Господы (новгородском правительстве) — в соотношении два прусско-плотницких члена правительства против одного неревского и одного славнинского.
Обонежские вотчины разделялись между боярами и примыкавшими к ним житьими и купцами в той же «правительственной» пропорции: в Обонежской половине Карелии прусско-плотницкой группировке принадлежала 31 вотчина, а Славнинскому и Неревскому концам — по 16 боярщин. Таким образом, полностью соблюдался общий баланс интересов при вотчинной колонизации Обонежской Карелии. Бояре ревниво следили за доходами друг друга, ибо от этого зависела экономическая сила концов, а в конечном счете — политическая стабильность самой вечевой республики.
Вотчинники Обонежья из числа житьих (Панфил Селифонтьевич и его сын Марк Панфильевич, Квашнины, Никифор Хмелёв) и купцов (Григорий Есипович, Анания Теряев и др.) принадлежали к верхним слоям своих сословных групп. Общие размеры их землевладения не уступали вотчинам иных бояр. Схожими были и вотчинные порядки в боярских, житьих и купеческих владениях.
Боярщины не выступали экономической основой сельской экономики — первичной ячейкой оставался полностью обеспечивающий себя крестьянский двор. Вотчинники почти не вмешивались в организацию хозяйственного процесса. Управлялись большие боярщины ключниками и посельскими — доверенными лицами вотчинников, которых интересовал доход, определенный рядным договором. Поэтому в вотчинах Обонежья и почти повсюду в Корельской земле отсутствовала барская запашка. В будущем, после присоединения Новгорода к Московской державе, землевладение бояр, местных феодалов и Дома св. Софии, не затрагивавшее основу производства, легко сменилось на черносошное хозяйство крестьянского двора — именно по причине своего надстроечного характера.
Таким образом, даже вотчинный строй Севера, в том числе Карелии, являлся таким же провозвестником государственного феодализма, как и кормления, военная служба знати и крепкие общины.
Важным фактором социально-экономической жизни Карелии выступала торговля. Древние оживленные торговые трассы связывали Новгород и с Севером, и с Приуральем, и с Западом. После ухода колбягов торговлю в восточной Карелии, а через нее и с Двинской землей взяли в свои руки новгородцы. Их именовали обонежскими купцами.
В Корельской земле крупную самостоятельную и посредническую торговлю вели и карелы, и русские. Торговля корелы с Западом существовала уже в XIII в.: папская булла 1229 г. запретила готландцам продавать коней, суда и продовольствие кореле и ижоре. Сами карелы вели торговлю на своих судах-ушкуях, приспособленных для плавания по бурным водам Ладоги. На судах же карелы торговали из подконтрольного им восточного берега Ботнического залива Балтики с иностранными портами, вплоть до Таллинна. Лишь во второй половине XIV в. шведы повели борьбу с морскими купцами-карелами и вытеснили их из Восточной Приботнии. Но торговля через г. Корелу продолжалась. Так, во время 25-летней блокады Ганзой Новгорода во второй четверти XV в. вечевая республика успешно осуществляла западную торговлю по Вуоксе, через Корелу и Выборг, а не по Неве. Несомненно, городчане Корелы участвовали в ней в качестве посредников.
Материалы новгородских грамот на бересте подтверждают наличие крупных торговцев среди карелов. Одна из грамот (рубеж XIV-XV вв.) повествует о грабежах карельских купцов у озера Оривеси в Приботнии шведскими подданными. В частности, некий Питин сын, Игал и Микита лишились товаров на значительную по тем временам сумму в 14 рублей. Другая грамота XIV в., уже новгородского сборщика податей, отметила высокий налог, выплаченный «Муномелом в Куроле
