Древний Египет - Борис Александрович Тураев
Почти каждый большой храм имел специальное отделение, большей частью на крыше, для мистерий в честь Осириса; из теста, зерен, земли, благовоний, елея и т. п. приготовлялись фигуры этого бога, возились в процессии по воде в богато освещенных ладьях, сопровождаемых ладьями с другими божествами, затем бальзамировались. «Бог почил в прекрасном гробе, чтобы пробудиться и возлететь на небо в виде феникса». Жрецы пели над его телом высокопоэтический плач. Возвращение божества к новой жизни было в «святое утро» после «священной ночи» и символизировалось прорастанием зерен в фигурах Осириса. Храм на о. Филэ является в данные эпохи особенно почитаемым; подобно Карнаку он привлекал к себе внимание поколений и представляет настоящий музей поздних периодов египетской истории. Здесь Осирис почитался как бог Нила. Осирис — Орион, Исида — Сотис; Осирис — Нил, Исида — поле; он — отец богов, Нил, наполняющий сию землю водой жизни, дающий цвести деревьям от пота своего; при его появлении они оживают; он — владыка росы, дающий произрастать зелени. «Ты Нил, изливающийся во время свое, от истечений которого живут боги и люди, приходящий в свою пору, рождающийся в свое время; твои члены обновляются ежегодно». На о. Биге, к северу от храма, покоилась местная реликвия — правая нога Осириса, из которой вышли оба источника великой реки. Найдя ее, Исида поспешила к Ра возвестить, и верховный бог издал указ: «Соберитесь, сотворим, чтобы он излил Нил, будем вечно ездить к его святому месту». И сам о. Филэ превратился в корабль, чтобы ежегодно перевозить богов... Указ об освящении и неприкосновенности святого места Филэ написан Ра, Шу и Гебом... Культ здесь сравнительно новый, как пограничный с Нубией, он привлекал паломников из нее, даже из ее диких племен.
И греки чтили египетских богов, но особенно привлекал их заупокойный культ. На этой почве преимущественно и происходило религиозное воздействие древней туземной религии на пришельцев, и образовалось то среднее течение, о котором говорит Шрейбер. Уже первый Птолемей понял важность существования богов и культов, в которых были бы слиты элементы обеих религий. В Египте каждая династия имела своего бога-покровителя, обыкновенно бога столицы. И вот Птолемей вводит для Александрии и своей династии такого бога в лице Сераписа, окутав это событие в покров таинственных историй и сказаний и сославшись на авторитет наиболее видных представителей обеих религий — верховного жреца и историка Манефона и афинянина Тимофея. Новый бог был, по облику, грек из Синопа; его статуя изготовлена художником Бриаксисом, но имя его — египетское «Осирис-Апис» — умерший Апис, и этим самым он оказался близким к Осирису и заупокойному культу, через который подчинялись местной религии и греки, и сирийцы, и римляне. Они бальзамировали тела, хоронили на общих кладбищах и часто по египетскому обряду. Вошло в обычай давать покойным участие в радостях земной жизни, сохраняя их мумии в домах, причем саркофаг, или чехол, ставится на ножную часть в особом ковчеге, дверцы которого растворялись у лица. В погребениях греков появляются предметы, объясняемые из египетского культа: фигурки плакальщиц, фигурки мальчиков, заменяющие ушебти, амулеты, обнаженные лежащие фигурки и т. п. Маска на лице к концу I в. превращается в некоторых областях, особенно в Фаюме, в художественные портреты, исполненные восковой краской (энкаустика) или темперой. Иногда эти портреты, представляющие покойника в лучшую пору его жизни, вставляются в расписные погребальные пелены, представляющие умершего на ладье среди Осириса и Анубиса.
Греческое искусство с египетским ремеслом и верованиями причудливо сочетались на этих своеобразных памятниках, прототипах наших икон, — в музее Киевской духовной академии находятся две иконы с Синая IV в. совершенно такой же восковой техники и формы. В некоторых местностях Египта вместо писанного на доске портрета изголовья саркофагов имеют расписанные портретные гипсовые головы, приподнятые, как бы знаменующие воскресение; на многих из них изображена свастика, пришедшая сюда из Индии.
Но искусство смешанного культурного течения производило иногда и грандиозные памятники. Греческие мастера иногда ревностно старались сжиться с египетскими формами, и им нередко удавались произведения египетской скульптуры, в которых только подпись автора выдает национальность последнего. Но по большой части архитекторы и скульпторы греки египтизировали механически, часто без достаточного понимания туземного стиля. Они не могли преодолеть стремления к новым образованиям — и здесь центр тяжести их способностей. Никогда ранее греческая архитектура не была столь изобретательна, как в эпоху и в стране Птолемеев, и то, что она не разучилась образовывать типы, дает ее изобретениям историческое значение (Т. Шрейбер). К произведениям этого рода относится, например, знаменитая усыпальница богатой александрийской египетской семьи начала II в. до Р. X., ныне Ком эш-Шукафа. Художники-греки дали, на первый взгляд, как будто нечто неуклюжее, соединив два стиля, из которых не выиграл ни один, но «наряду с неорганическим смешением восточных и греческих форм замечается глубокая и истинная поэзия, смелые картины. И никто не выйдет из катакомбы, не получив сильного и художественного впечатления» (фон Биссинг). Здесь и египетские боги, и обычная сцена бальзамирования, и жрецы, и священный бык, которому фараон подносит ожерелье, но божества с головами шакалов имеют вид римских воинов или вместо ног тело змея, жрецы изображены необычно, портретные статуи погребенных по идее египетские, по исполнению уже почти греко-римские; саркофаги чисто эллинистического типа, с гирляндами. Особенно интересны колонны, представляющие египтизацию коринфского ордера путем лотосовых цветов, перехватов, уреев и т. п. Колонны эти встречаются не только здесь и являются интересным продуктом творчества смешанной культуры.
В области науки и литературы также замечаются новые интересные явления и течения. Появляется интерес к астрологии, гороскопам, изображениям зодиаков с ясными влияниями Греции и Вавилона. Среди литературных памятников следует отметить отрывки демотического рассказа в форме писем — едва ли не древнейшего образца этого рода произведений, а также магические повести о сыне Рамсеса II Сатни-Хаэмуасе, прославленном мудреце древности. Сын его, возродившийся великий волхв, сводит отца в преисподнюю и показывает семь мытарств, в которых мучатся грешники и между прочих богач, роскошные похороны которого они недавно видели; нищий, убогое погребение которого их недавно поразило, оказался вблизи Осириса, облаченным в тонкое полотно...
Нечто новое появляется и в надгробных автобиографических надписях. Так, современник последнего Птолемея и Клеопатры, первый вельможа, верховный жрец мемфисский Пшернептах говорит нам: «Я родился в 25 году, 2 месяца
