Мирослав – князь Дреговичский - Эдуард Мартинович Скобелев
Глава четвертая
ВРЕМЯ ВЕЛИКОЙ СМУТЫ
Зову человеца по имени, и нет рядом, – се горе необъятно. Аз есмь песчина средь вихря, что обо мне? – времёны смертны, не преодолеть. Одумался ли кто, услыша правду о себе или мире? Правда то лето, и греет, то зима, и холодит, то весна, и дарит надежду, то осень – лишает мечты. Нет прежних дней и прежних дорог, немож-но вернутись к прошлому, иначе как переступив (через него). Радовался солнцу или же беде ближнего, (все) вынесет на суд могильный курган, ибо смысл (жизни) – в благодарности и вере грядущих следом; не оскудело бы в родех дерзающими, и сам род – не погубился бы ложью. Иные сделают вид, будто постигли нечто, но рекут не об истине, но о своем видении. Сути просты и глубинны, к богам уходят, а на вершинах мудрости не различимы уже ни ложь, ни правда; смыкаются добро и зло, отвернувшись от человеца, но Истина еще резче воссияет далеким светом. Неизреченно истинное, изреченное же с пороками изрекшего.
Народы уходят в человецах; како сказати о них? Смурен и тяжек сердцем воротися Мирослав из Кыева. Ночью пришел на конех в Турье и сразу послал вестников по Дреговичам – кликати на думу князей да нарочитых мужей, а сам заперся в гриднице с ближними советчиками – Чередою, владыкой, провидцем и вещуном; князем Видбором, посадником, двоюродным братом своим; Буслом, воеводою; Тур-Ольсичем, градским старшиной. И поведал Мирослав о беде и угрозах Володимира, они же сказали: «Кустом пугаешь. Кто повелит отречись от веры, ежели сами рядим и судим и даней (никому) не платим?» И дума в свой черед подивилась заботем Мирослава: «Не туда оглобли воротишь, в Кыеве пусть нагишом ходют, нам что за докука?» Не проникнув тревоги, упрекали: «Мно-зие леты служил по чюжим столам, про свой запамя-тал». Громче всех возглашал противные речи Ольсич, турьский старшина, князь, володевший таббличеми, от кых сильнейший род в Галичех, еще велёмичеми и езёричеми, иже возводят домы посреди вод на сваях; в пределах Ольсича жили и деревляны, бежавшие от утеснений кыевцев; но больше всего деревляны посели в Турье, их община бе самой многочисленною во грг.де; князи их Буен Бык и Немизь держали ремесла и заморские торги, а богатьем могли сравнитись с Володи-миром; возвели за Торгами святище Могожи, отлив кумир из чистого злата в две сажени высотою, и людье сбегалось отовсюду поглазеть и полюбоватись, славя Сумника из Случья, сына Радея-лодейщика, еже содеял кумира. Рече Ольсич: «Хотим наследовати и по Дреговичем, како уставилось кыне по Русьской земле; ни князю, ни старшине, ни старейшине не возможно судити по совести и правити по уставлению; свершают (все) с оглядкой, не ведая, держати назавтра кормило или покрытись стыдом и пасти жертвою заговор-щцей, завистников, смутьянов и лежебок; людье развращено, и нету прежнего сладу, в распрях общины и смеры; милее им вече стояти, нежели поле орати». И закричали, одобряя Ольсича, старейшины от кобо-рей и от дулёвцев; и были заодин с ними кроены, а еще сидевшие по Непру виты, полёши, дёрбичи и радичи; другие молчали 192, не принимая стороны; и Велига молчал, второй подручник в Дреговичах; княжил в Друтеси, держа в те поры друтичей, смйличей-скидё-лей и мерею, род уже смешанный, како и (сами) дру-тичи. Выслушав Ольсича и согласных с ним, Мирослав рече: «Грядет пагуба обычаю, и вы пособляете ворогам. Не вы ли соперничаете, побивая друг друга? не вы ли подкупами и посулами истощаете людье в кровавых побоищах? не вы ли требуете и берете с общин больше, чем обурочено мною? не вы ли, развратясь богатьем и винопитием, бежите селищ и ставите городища, и набираете челядь сверх нужи, сманивая отовсюду умельцев ради бессчетных похотей? Что нее пеняете смерем? Что вопите о злобе черни? Сядете наследно, погибнут Дреговичи, утратят свободу: много бед причинит своеволец. Минет час похмелья, и всхощет чюжого, и найдет причину для ссоры, кто его остановит? Самодержца страсть – всесилие, и закон ему помеха; спокойно спит средь своеволей соучастник кривды, а доискивающимся истины некуда встать». И вот, ожесточась, спорили до утра, але не столковались. Мирослав, не желая, чтобы наследовали, потребовал осудити противных обычаю 193. Потребовал еще увеличити полюдье ради умножения дружины и укрепления градей и вновь звати в думцы волхву от родей, како до Рорика. И не послушали Мирослава, и разошлись на три дни, дабы остудити головы.
Крепко прогневися Мирослав, ибо промолчали на думе мужи, считавшие ся единомыслами; промолчал ведь и Видбор, брат его. Рече владыко Череда: «Далече зашел, князю, поздно поворотити, быти сговору меж недругами. На кого хощеши опертись, тому дай; ты же намерен еще и взяти; не будет опоры, таковы ведь и близкие и далекие». И минул день, и стаяла надежда: решились за Ольсича лбтвичи, род, умножившийся за счет жудйнов и кбрсей, а также видмйны, нёвры и крё-вы; Ольсич назвал в Турье сородичей, и пировали, грозя Мирославу. Рече владыко Череда: «Обложили тя, яко волка, и завтра загонят». Отрече Мирослав: «Вчера хотел отдати княжение, теперь не уступлю; близо-ручцы тянутся к власти». И велел сбирати немедля дружину и кликати вече; ударили биричи в било, и вестники поскакали; сам же Мирослав укрылся в чю-жом доме. Искали его противники, ходя по домам с оружием, и не нашли. Меж тем собрались на площе турьские мужи, болыи тысячи, и сильно взволновались из-за слухов, что Ольсич станет домогатись княжения и уменьшит полюдье и градские дани; был еще слух, быццам по прихоти Мирослава разбранились с Кыевом, и ятвязи уже седлают коней. Просто оговори-ти, а людье завседы верит, ибо злорадно.
Явися на вече Ольсич с приспешниками и встал перед Горкой, так что встревожился воевода Бусл за Мирослава; случалось, убивали князей на вече, подсылая наймитов. Ведая однако, что Мирослав слишком горд, чтобы нарушить обычай, Бусл выпустил из темницы двух разбойников, приказав: «Бегите на вече к Горке, просите князя и людей о
