Златая цепь на дубе том - Акунин Борис Чхартишвили Григорий Шалвович
Напомню, что одной из обязательных опор российской государственной конструкции является сакральность верховной власти. В постсталинскую эпоху отношение народа к «первым лицам» становилось всё менее почтительным; в конце концов они стали объектом анекдотов, рассказываемых без опаски.
С экономикой было не лучше, чем с управлением.
Индустриальный рывок, совершенный в тридцатые годы, был достигнут благодаря переводу всей страны в состояние «чрезвычайной ситуации»; главным топливом ускоренного развития были человеческие жизни и судьбы. По тем же законам, пока был жив Сталин, проводилось и послевоенное восстановление. Пять миллионов бесплатных рабочих (население лагерей, пополнившееся пленными немцами и японцами) и массовая конфискация оборудования в оккупированных европейских странах — вот два фактора, которые позволили к началу пятидесятых годов вернуть экономику к довоенному уровню.
После смерти Сталина курс на финансирование исключительно тяжелой индустрии был смягчен. Начали развиваться другие отрасли — потребительский сектор и жилищное строительство. Это обеспечило довольно высокие темпы роста во второй половине пятидесятых. Опять, как двадцать лет назад, наверху заговорили о том, что СССР скоро догонит и перегонит Соединенные Штаты. Поскольку американский ВНП был минимум вдвое выше советского, принятый при Хрущеве семилетний план на 1959–1965 гг. задал очень высокие показатели. Но эффект задержанного роста иссяк, и начали проявляться минусы социалистического менеджмента. В мире происходила научно-техническая революция, возникали новые отрасли промышленности и новые формы бизнес-активности, а советская экономика функционировала всё так же. Разрыв с Западом в производительности труда, в качестве продукции делался всё заметнее.
Попытки реформировать экономическую модель, сделать ее более гибкой предпринимались и при Хрущеве, и при Брежневе, но давали или малозначительный, или даже негативный результат. Командная экономика не могла соперничать с рыночной.
К тому же львиная доля бюджета проваливалась в две бездонные дыры — тратилась на гонку вооружений и на решение продовольственной проблемы. Сталинская деаграризация и коллективизация разрушила сельское хозяйство необратимым образом. В советских магазинах вечно не хватало продуктов, в дефиците было даже зерно. С середины шестидесятых годов бывшая житница Европы начинает регулярно закупать пшеницу за рубежом.
Положение спасали новые финансовые возможности. В начале шестидесятых в Западной Сибири были обнаружены и разработаны огромные запасы нефти и газа. Экспорт нефтегазопродуктов превратился в постоянный источник валюты, причем после арабо-израильской войны 1973 года цены на сырье резко повысились. По сравнению с шестидесятыми эта статья дохода выросла почти в двадцать раз. Нефтедоллары позволяли второй сверхдержаве более или менее на равных конкурировать с военно-промышленным комплексом первой сверхдержавы.
Кризис наступил, когда в середине 1980-х совпали два фактора: трехкратное падение цен на энергоносители и очередное обострение «холодной войны». Оно началось из-за вторжения Советского Союза в Афганистан и нового скачка в гонке вооружений. Сокращение бюджетных доходов и увеличение военных расходов — вот две причины, решившие исход советско-американского противостояния. СССР потерпел не военное, а экономическое поражение — оказался на грани финансового банкротства.
В прежние времена систему могла бы спасти ее традиционная опора — идеологическая, внедрявшая в сознание народа идею о том, что государство является наивысшей ценностью, ради которой можно пойти на любые жертвы. Но к середине восьмидесятых эта несущая колонна тоже сильно обветшала. Запад и здесь одержал победу. Молодое поколение хотело слушать западную музыку, по-западному одеваться, смотреть голливудские фильмы; в коммунистические идеи почти никто не верил; культура разделилась на казенную и фрондирующую, причем первая вызывала у населения скуку, а вторая — живой интерес. Когда государство после Сталина отказалось от политики запугивания (а с тех пор миновало уже тридцать лет), немедленно начало возрождаться Общество, мнения и настроения которого всё больше расходились с официозом.
Перемены начались в 1986 году, через год после того, как к власти пришел генеральный секретарь Михаил Горбачев, самый молодой из членов Политбюро. Даже кремлевским старцам после эстафеты похорон Брежнева-Андропова-Черненко стало ясно, что новое «первое лицо не может опять оказаться морщинистым».
Горбачев занялся исправлением аварийной ситуации, в которой оказалась страна. В его намерения первоначально не входили ни демонтаж империи, ни отказ от коммунистической идеологии, ни тем более отмена социалистического строя. Правитель просто пытался решить самую неотложную проблему: спасти государство от банкротства. Для этого требовалось а) сократить расходы; б) повысить доходы.
Первая задача была выполнена — только совсем не той ценой, на которую рассчитывал реформатор. Горбачев прекратил афганскую войну и договорился с Западом о конце холодной войны. Процесс этот был нелегким и небыстрым, но к концу десятилетия угроза ядерного апокалипсиса исчезла — тогда казалось, что навсегда. Однако попутно распался и международный социалистический лагерь. Как только Москва отказалась от строгого контроля над своими сателлитами, страны Восточной Европы одна за другой перешли к демократической форме существования, а страны «третьего мира», лишившись поддержки, на которую у Москвы не было денег, одна за другой отошли от просоветской ориентации. Варшавский Договор и СЭВ прекратили свое существование. Две Германии объединились. К 1990 году СССР утрачивает все признаки сверхдержавы.
Однако потерей этого статуса и исчезновением соцлагеря дело не ограничилось. Параллельно внутри страны развивались процессы, которые привели к распаду и самого СССР.
Впоследствии Горбачев признавался: если бы в 1985 году ему сказали, что со страной случится, он не поверил бы. Как уже говорилось, он всего лишь хотел увеличить государственные доходы. Первые попытки нового правителя были традиционно советскими — аппаратными. Требовалось ускорить развитие экономики — Горбачев провозгласил «курс на ускорение». Требовалось повысить очень низкую производительность труда (генсек считал, что она вызвана российским пьянством) — он приказал сократить выпуск и продажу «вино-водочных изделий». Разумеется, от приказов экономика не ускорилась. От антиалкогольной же кампании бюджетная ситуация резко ухудшилась — почти так же, как от сокращения нефтеприбылей, ведь торговля алкоголем с незапамятных времен являлась самым надежным способом пополнения казны.
Тогда-то, поняв, что косметическим ремонтом дела не поправить, на XXVII съезде КПСС (февраль 1986) Горбачев объявил о намерении произвести капитальный ремонт. План получил название «Перестройка». Никакого долгосрочного плана, собственно, не было — лишь общая идея воссоздать нечто вроде НЭПа: немного децентрализовать управление экономикой и чуть-чуть оживить ее за счет частной инициативы, но при этом сохранить всю полноту власти.
Реформатор совершенно не понимал природу государства, которым руководил. Дальнейшие события представляли собой классический образец провалившейся «революции сверху». Эту сложнейшую государственную и общественную операцию почти никому в истории не удавалось провести удачно. Не получилось и у Горбачева.
Две «несущие опоры» российской государственной стабильности — сакральное отношение к высшей власти и вера в государство — к тому времени и так были уже сильно руинированы. Горбачев окончательно доломал их. Сознавая, что аппарат будет противиться переменам, генеральный секретарь решил заручиться широкой общественной поддержкой: провозгласил «эпоху гласности», то есть либерализации публичных высказываний — совсем как Александр II в канун крестьянской реформы. Последствия получились в точности такими же: осмелевшая пресса года за два разрушила обе вышеупомянутые «опоры» окончательно.
